Любить того, кто рядом - Эмили Гиффин

Энди разводит руками.

Разумеется, никакое это не совпадение. Я улыбаюсь, глядя на непроницаемо серьезное лицо супруга. Иногда он действительно слишком хорош, чтобы быть реальным мужчиной.

Мы внимательно изучаем меню и карту вин и в конце концов делаем заказ: фуа-гра и фрикасе с грибами для меня, террин из баклажанов для Энди, а еще бутылку лучшего шампанского для нас обоих. Произнося французские названия блюд, Энди то и дело запинается, несмотря на то, что учил французский в школе и в университете. Официант что-то радостно лепечет в ответ: видимо, он одобряет если не произношение Энди, то, по крайней мере, выбор блюд.

Через несколько минут подают шампанское и закуски, Энди тут же поднимает тост за свою «прекрасную талантливую жену» и начинает расспрашивать меня о подробностях будущей съемки.

— Ты уже придумала, в каких позах собираешься фотографировать Дрейка?

Услышав о позах, я улыбаюсь. Разве можно заставить модель позировать для обложки стильного глянцевого журнала? Постановочные съемки — удел бульварных журнальчиков, которые мы с Сюзанной в детстве читали, лежа на коричневом ковре с жестким ворсом: в этих изданиях фотографы порой не гнушались даже пририсовыванием облачков или какого-нибудь идиллического пейзажа на заднем плане.

Впрочем, я знаю, что Энди, спрашивая о позировании, на самом деле имеет в виду кое-что другое — общую техническую организацию съемки. В последние дни я сама задавалась этим вопросом десятки раз. Отвечаю, что нужно еще обсудить массу вопросов с арт-директором и фоторедактором, выяснить, какова их концепция. Лично у меня уже есть идеи.

— Думаю, фотографии будут в спокойных, сдержанных тонах, — делюсь я мыслями с Энди. — Мне кажется, так будет уместнее, ведь в статье речь пойдет об участии Дрейка в борьбе со СПИДом.

— Ты будешь снимать в помещении или на улице? — интересуется муж.

— Я предпочитаю естественный свет, ты же знаешь. Поэтому съемка будет проходить либо на улице, либо в каком-нибудь просторном зале с множеством окон. Может, я попробую использовать световую фокусировку.

— Световую фокусировку? А что это такое? — спрашивает Энди.

Вот и я так иногда прошу его растолковать мне значение непонятных юридических терминов.

— Ну, это такая техника съемки, когда фотографируемый объект ярко освещен — например, полуденным солнцем, а фон затемнен. Ты наверняка видел что-то подобное, — объясняю я.

Энди кивает и начинает фантазировать:

— А если организовать съемки на террасе отеля? Мне кажется, должно получиться неплохо. Где-нибудь возле бассейна. Или даже в бассейне! Я бы на твоем месте предложил мистеру Уоттерсу поиграть в пляжный волейбол!

Я смеюсь, представляя Дрейка в плавках. Похоже, предстоящая съемка занимает Энди едва ли не больше, чем меня, — возможно, потому, что в отличие от меня мой муж все эти годы не переставал быть поклонником Уоттерса. Но в гораздо большей степени потому, что жизнь знаменитостей всегда привлекала Энди в отличие от большинства жителей Манхэттена, в упор не замечающих никого из звезд и относящихся к ним с безразличием и даже презрением (которое я нахожу забавным, а Марго — просто убийственным). Какой смысл ньюйоркцу восхищаться известными людьми, если он точно знает, что его жизнь не менее интересна, да к тому же в ней нет ненужной суеты и шумихи? Энди, однако, не из таких. Помню, как он обрадовался, когда увидел Спайка Ли у банкомата в Вест-Сайде, потом — Кевина Бэйкона и Киру Седжвик, когда они занимались бегом в парке («две звезды по цене одной!»), а еще Лив Тайлер, покупавшую канцтовары, и (о, чудо!) Дастина Хоффмана, выгуливавшего своего черного лабрадора в Ист-Хэмптоне. Миновав последнего, Энди признался мне, что едва сдержался, чтобы не произнести вслух какую-нибудь популярную фразу из фильма с участием актера. Я представила, что бы могло получиться в результате, и рассмеялась. Возможно, впрочем, Дастина это бы тоже повеселило.

Но случайная встреча с Дастином Хоффманом — это одно, а профессиональная фотосъемка Дрейка Уоттерса — совсем другое. Поэтому, когда Энди почти на полном серьезе просит взять для него автограф звезды, я отвечаю решительным отказом:

— Даже не мечтай.

— Ну пожалуйста, — канючит муж, а сам в это время тянется через стол к моей тарелке, чтобы утащить еще кусочек фуа-гра: это блюдо сегодня воистину бесподобно. — Пусть напишет что-нибудь вроде: «Моему другу и вдохновителю Энди с теплотой и благодарностью. Дрейк Уоттерс». Меня даже устроит, если он просто поставит подпись «Дрейк» или «мистер Уоттерстайн». Я на все согласен.

Я улыбаюсь. В самом деле, с тех времен как я читала подростковые музыкальные журналы, настоящая фамилия Дрейка начисто стерлась из моей памяти. А ведь когда-то мне также нравилось делиться с друзьями деталями жизни звезд: «Знаете, как настоящая фамилия Дрейка? Какую еду предпочитает Роб Лоу? В кого влюблен Рики Шредер? Какой породы новый щенок Ривера Феникса?»

Энди выглядит — или просто притворяется — разочарованным.

— Значит, оставишь меня без автографа? Неужели сможешь так поступить?

— Смогу, — отвечаю я.

— Ну что ж, — в шутку обижается он, — видно, такова моя судьба.

Энди уже в третий раз за вечер называет меня то Энни, то мисс Лейбовиц, намекая на знаменитого американского фотографа, и я опять чувствую болезненный укол совести. Как будто я предаю мужа, скрывая, каким образом получила этот заказ. Не говоря правды, я не только умалчиваю о встрече и разговоре с Лео, но и даю понять всем, включая себя, что, как талантливый профессионал, вполне достойна таких заказов. Пытаюсь убедить себя, что истинные намерения Лео (искупление вины передо мной? простое человеколюбие? признание моего таланта? попытка соблазнить?) не имеют значения. Я получила заказ, смогу выполнить его хорошо. И не стану трепетать перед Дрейком или журналистами «Платформы». И чувствовать себя обязанной Лео тоже не буду, даже если именно этого он и побивался.

В конце концов, я обнадеживаю Энди:

— Ладно, я буду иметь в виду твою просьбу. Если съемка пройдет хорошо и нам с Дрейком удастся пообщаться, я, пожалуй, так и быть, попрошу у него автограф для своего инфантильного мужа. Договорились?

— Договорились, — охотно соглашается Энди, с исключительным спокойствием игнорируя оскорбительный эпитет.

Я улыбаюсь, размышляя над тем, что способность не относиться к себе чересчур серьезно делает мужчину гораздо сексуальнее.

Официант с профессиональной точностью наполняет наши бокалы шампанским: золотистая пена поднимается до самого края, не проливаясь. Энди указывает на почти пустую бутылку, желая узнать у меня, хочу ли я еще шампанского. Я киваю в ответ, наслаждаясь взаимопониманием без слов и предвкушая, как вечером мы с мужем, захмелевшие и счастливые, будем заниматься любовью. Энди заказывает еще бутылку шампанского, и мы продолжаем обсуждать Дрейка и предстоящую съемку.

Перед подачей основного блюда муж неожиданно становится серьезным.