Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи - Владимир Ключников

Чжичжи решил оборонять город. Видимо, с надежными войсками дело у него обстояло плохо, потому что он поставил у бойниц своих жен и наложниц, многие из которых были убиты во время штурма. Сам шаньюй был ранен стрелой в нос и удалился во дворец. Видимо, не все канцзюйцы ненавидели своего сюннуского правителя (или они ненавидели китайцев еще больше), потому что на помощь осажденному городу пришли свыше десяти тысяч всадников, но они были отброшены китайцами.

Город был взят, дворец шаньюя подожжен, а сам он был найден умершим от ран; позднее победители отрубили ему голову. Всего было убито около полутора тысяч человек, включая жену и старшего сына Чжичжи и известных князей. С оружием в руках было захвачено 145 человек и свыше 1000 сдались сами. Это случилось в 36 году до н. э. или, может быть, одним-двумя годами позже.

Одержав победу, Чэнь Тан и Гань Янь-шоу представили императору доклад, в котором без особой логики обосновывали свои действия велением Неба, мудростью императора и хорошей погодой. Они писали: «…Мы, ваши слуги, [Гань] Янь-шоу и [Чэнь] Тан, возглавили войска, борющиеся за справедливость, чтобы осуществить определенную небом кару. Благодаря необыкновенной мудрости Вашего Величества, содействию положительного и отрицательного начала в природе и ясной погоде мы ворвались в укрепление противника, победили его и отрубили головы Чжичжи, знатным князьям и другим людям более низкого происхождения. Головы следует вывесить в подворье для варваров по улице Гаоцзе, чтобы показать всем живущим на расстоянии 10 тыс. ли от столицы, что виновные в преступлениях против могущественной династии Хань непременно будут казнены, как бы далеко они ни находились».

При дворе разразилась бурная дискуссия. Некоторые сановники считали, что авантюристов следует казнить за самовольное ведение войны и подделку императорского указа. Другие, напротив, высказывались в том смысле, что победителей не судят и что они, если не по форме, то по духу, выполняли «высочайшую волю» и опирались на «необыкновенную мудрость» самого Сына Неба.

В конце концов Юань-ди издал по поводу самоуправцев указ: «Хотя они нарушили долг и преступили закон, но не потеряли ни одного ханьского солдата и не притронулись к запасам в кладовых, а, снабжая войска продовольствием, взятым у противника, совершали подвиги в землях, отстоящих на 10 тыс. ли от столицы, вселили страх в варваров и прославили свое имя в пределах четырех морей. Уничтожив в интересах государства зло, они погасили источник войны, благодаря чему пограничные земли обрели спокойствие. Однако, несмотря на это, они не избавили себя от смерти и должны ответить за свое преступление по закону, но мне очень жаль их. Приказываю поэтому простить преступление [Гань] Янь-шоу и [Чэнь] Тана и не наказывать их».

Дело закончилось ко всеобщему ликованию: оба авантюриста получили нафады, «обо всем было доложено Небу и в храме предков, а в Поднебесной была объявлена общая амнистия».

Xуханье, который избавился от главного врага и соперника, понимал, что с ним самим, если он не проявит должной покорности, могут расправиться таким же образом. Узнав о гибели Чжичжи, он, по словам Бань Гу, испытал «и радость, и страх» и отправил Юань-ди письмо, в котором просил о новой встрече. В 33 году до н. э. шаньюй опять явился ко двору, где получил очередную порцию подарков и императорскую наложницу, «происходившую из добронравной семьи». Точнее, подарены шаньюю были целых пять наложниц, но лишь одна из них, Ван Чжаоцзюнь, оставила след в истории. Китайский историк V века Фань Е расказывает о ней:

«При императоре Юань-ди, как девушка из добронравной семьи, она была выбрана в императорские наложницы. Во время приезда Хуханье император приказал подарить ему пять дворцовых девушек. Чжаоцзюнь, которая пробыла во дворце несколько лет, но так и не видела императора, горько сетовала на судьбу, а поэтому попросила начальника женской половины дворца отправить ее к сюнну. Когда Хуханье явился на большое торжество, устроенное по случаю его отъезда, император захотел показать ему пять девушек. Чжаоцзюнь, с красивым лицом, украшенная дорогими украшениями, затмила своим блеском остальных обитательниц ханьского дворца. Она расхаживала взад и вперед, рассматривала обстановку и привела в восхищение всех присутствующих.

Увидев [Чжаоцзюнь], изумленный император хотел оставить девушку себе, но, не решаясь нарушить данное слово, отправил ее к сюнну. [Чжаоцзюнь] родила двух сыновей».

Забегая вперед, скажем, что красавице китаянке не слишком понравилась жизнь у кочевников и после смерти мужа она послала императору письмо с просьбой дозволить ей вернуться на родину. Но тот приказал Чжаоцзюнь «следовать обычаям хусцев», и она стала женой нового шаньюя. От него Чжаоцзюнь родила двух дочерей, одна из которых, Юнь (она же Имо), во времена императора Ван Мана активно (хотя и безрезультатно) занималась политикой, пытаясь добиться мира между сюнну и Поднебесной.

А пока дружба между двумя державами дошла до того, что Хуханье предложил императору снять охрану укрепленной линии едва ли не вдоль всей северной границы Поднебесной, от Шангу (в районе современного Пекина) до Дуньхуана (преддверие Западного края), «чтобы дать отдых народу Сына Неба», — шаньюй брался сам защищать этот район Поднебесной от возможных врагов. Предложение это было очень выгодным для Хань — Китай тратил на содержание пограничных гарнизонов огромные средства. Сановники, на обсуждение которых император вынес этот вопрос, готовы были согласиться с Хуханье, но телохранитель Хоу Ин, «сведущий в пограничных делах», высказался категорически против. Он привел тому целых десять причин, начиная от нелестной характеристики «врожденных свойств» варваров и заканчивая соображением, что «шаньюй, поскольку он будет оборонять и защищать укрепленную линию, несомненно станет считать, что оказывает Хань большую милость, а поэтому его требованиям не будет конца…».

Император вполне проникся доводами своего телохранителя, но теперь перед ним стояла нелегкая задача отказать шаньюю так, чтобы варвар не обиделся. В конце концов он отправил к сюнну посла — ему надлежало восхвалить «правила приличия и поведения», которых придерживался шаньюй, его «крайне великодушный план» и «дальновидную политику». Посол должен был также объяснить Хуханье, что граница охраняется «не только для предосторожности против живущих за укрепленной линией, но и против своевольства злонамеренных и порочных, имеющихся в Срединном государстве, которые переходят границу для грабежа» — то есть для защиты самого Хуханье от неблагонадежных китайцев. Трудно представить, чтобы шаньюй поверил в стремление императора защитить воинственных кочевников от случайных нарушителей границы. Во всяком случае, он ответил ему в столь же изысканном духе. Бань Гу пишет: «Шаньюй, извинившись, сказал: “Я не знал подобных мудрых расчетов, но, к счастью, Сын Неба послал сановника рассказать о них, проявив крайнюю милость”».