Прекрасная Беатрис - Натали де Рамон

— Прямо как в театре, — сказала я.

— Нравится?

— Я же говорю, потрясающе!

— Слушай, — он взял меня за руку. — Только ты не будешь смеяться?

— Почему я должна смеяться? — Я обернулась к нему. Алекс покусывал кончики усов и пристально смотрел мне в глаза из-под прилипшей ко лбу мокрой челки. — Над чем? Над твоей старомодной челкой? — Пальцами свободной руки я откинула его челку и только потом поняла, что мой поступок — чрезмерное амикошонство, патрон он мне или уже нет. — Извини, но так лучше, Алекс. У тебя хороший лоб, закрывать не стоит.

— А ты можешь еще? — вдруг попросил он, не сводя взгляда и не выпуская моей руки из своей. Без дурацкой челки он выглядел гораздо интереснее.

— Что «еще»?

— Ну еще. Еще раз… Еще погладь меня.

— Вот так?

Я снова провела пальцами по его мокрым волосам, а он вдруг стремительно притянул меня к себе, обхватил за плечи и поцеловал! Основательно, уверенно, дыша мне в рот и закрыв глаза. Я тоже закрыла глаза и не противилась. Поцелуй был хорошим, основательным, каким-то надежным, если так можно сказать о поцелуе. Так целует меня отец, касаясь усами, нет, конечно, не в губы, а вообще… Вот эта надежность и уверенность, что он рядом и всегда поцелует меня, что бы ни случилось…

— Ты с ума сошел! — Я вскочила. — Что это такое?!

Он непонимающе вылупил глаза и облизнул губы — усам досталось тоже, — напомнив мне Геркулеса.

— Что это такое, я спрашиваю?!

— Ну в общем… Тебе ж понравилось?

Теперь глаза вылупились у меня.

— Иди сюда. — Он похлопал рукой по банкетке. — Будем целоваться до рассвета!

— Даже не думай! Отвези меня домой!

— Давай посидим еще. — В глазах была мольба. — В кои веки выпадет возможность вот так посидеть в тишине, посмотреть на небо, без этого дурацкого мобильника. Моя главная часть тела? Так ты, кажется, сказала? Ну садись. Пожалуйста!

— А ты… Ты будешь себя хорошо вести?

— Хорошо, хорошо. — Он еще раз похлопал ладонью по банкетке. — Садись. Если обещаешь не смеяться, я почитаю тебе стихи. Ты должна любить стихи. Ну, садись!

Я заняла место максимально, насколько позволяли размеры банкетки, подальше от Алекса. Дефанс за окном завораживал. Алекс начал читать, хрипловатым от явного волнения голосом.

— Ветер стонет злобно: «Скучно!

Город, город! Нет простора!»

Спаяны ущелья улиц

Теоремой Пифагора.

С криком раскрываясь, окна

Ловят души занавесок,

Разбивают насмерть стекла,

Улететь пытаясь с ветром.

И, присев от напряженья,

Только б не поддаться ветру,

Город шепчет: «О, Планета!

Не отвергни, не отвергни!»

Хрупкими цепями света

Всех фонарных отражений

Он цепляется за землю,

За земное притяженье.

— Ты сам написал? — Я первой нарушила тишину, если не считать шума дождя и голубиных разговоров.

— Тебе понравилось?

— Не думаю, что ветер и город так враждебно настроены друг к другу. — Я была не в силах оторваться от зрелища за окном и чувствовала на лице прикосновение редких долетавших до меня капель. — Посмотри. — Рукой я показала на панораму города. — Они определенно испытывают взаимную симпатию.

— Это сейчас, потому что ночь и дождь идет. Днем совсем по-другому.

— Может быть.

— Ладно. Глупости. Я все равно ужасно благодарен тебе.

Я промолчала. Задавать риторический вопрос мне не хотелось. Мне вообще хотелось не разговаривать, а просто смотреть и смотреть на Дефанс под дождем. Конечно, чашка кофе вовсе бы не помешала.

— Ты даже не спрашиваешь, за что?

— Не хочу услышать какую-нибудь мужскую банальность. Ты задумал любым способом трахнуть меня…

— Что?!

— …а мне этого не надо. — Я взглянула ему прямо в глаза, и, похоже, метнуть молнию у меня получилось. — Вот и все.

— Тебя Кларис против меня настроила?

— Кларис? При чем здесь она? Она даже не подозревает о твоем существовании.

Он вдруг усмехнулся и вздохнул.

— Допустим, она не знает, что ты работаешь на меня. Но о моем существовании! Сомневаюсь!

— Ну конечно, вы же некогда дружили с Гастоном. Только на свадьбе среди его друзей я почему-то не видела тебя!

— Потому и не видела. Кларис была моей девушкой. Он увел ее от меня. Что мне было делать на их свадьбе? — И добавил, потому что я промолчала: — Теперь все понятно?

— Мне непонятно только одно почему сестра никогда не рассказывала о романе с тобой? Мне казалось, что мне известны все ее романы…

— Думаю, у нее их было немало. О! — Он восторженно вздохнул. — Она же такая!..

— Какая? — Вот так: только что целовался со мной, а теперь изливает восторги по поводу моей сестры! — Ты всем женщинам расхваливаешь их предшественниц?

— Но она же твоя сестра! Если бы кто-то похвалил мою сестру, мне было бы приятно.

— А если бы я переспала с твоим братом, а потом расписывала бы тебе его мужские достоинства?

— Ты что? Он же ребенок!

— В девятнадцать-то лет? Девушка, с которой у него сегодня рандеву, вряд ли так считает.

— Хм…

Он наморщил нос и почесал усы. Поднялся и начал медленно закрывать окно. Было заметно, что делал он это с неохотой. Дождь и ветер тоже неохотно возвращались в фантастический пейзаж, краски которого, надвигаясь пыльноватым занавесом, поглощало оконное стекло. Я зачарованно наблюдала за метаморфозой окна и поэтому не сразу сообразила, что все, что представление окончено.

— Пойдем, — в подтверждение моих мыслей сказал Алекс. — Хватит тут сидеть. Хорошего понемножку.

— Слушай, а может быть, мы, прежде чем ехать, позвоним Гастону? Поднимемся в твой офис и позвоним.

— Ты сначала на первый этаж спустись. Осторожнее. — Алекс протянул мне руку, помогая пробираться между всякими коробами и механизмами. — Я потом на тебя посмотрю, захочешь ли ты после этого куда-либо подниматься. Даже на лифте.

— Сколько здесь этажей? Тридцать?

— Тридцать в Монмартрской башне. Здесь куда больше.

— Сколько? — спросила я еще раз и тут же испуганно вскрикнула, от неожиданности прижавшись к Алексу: надо мной крылато прошумела темная тень, роняя перья прямо на мое лицо.

— Не бойся, это всего лишь голубь.

— Гадость какая. — Я отерла лоб и щеки.

— Честное слово, завтра же вставлю стекло и всех ликвидирую.