Я вам покажу! - Катажина Грохоля

Я позвонила приятельнице с дружественных авиалиний, которая мне сказала, что места на все рейсы до сентября уже зарезервированы, но она внесет нас с Тосей в список ожидающих и, если что-нибудь освободится, немедленно даст знать. И как-то само собой получилось, что уже наступило семь часов.

Я занималась уборкой до девяти вечера, вымыла даже окна на кухне, но только с внутренней стороны, на наружную не хватило сил. И когда наконец я опустилась на диван рядом с Борисом, который расценил, что команда «На место!» означает «Иди, дорогой, ляг на диван, можешь его немного испачкать и не обращай внимания на женщину, которая здесь убирает», мне позвонила Агнешка — нельзя ли ей немедленно ко мне приехать, потому что у нее срочное и неотложное дело. Разумеется, почему бы и нет: в доме полный порядок, я валюсь с ног и хотела бы лечь спать, но почему бы и нет!

Агнешка прибыла в половине десятого, радушно меня расцеловала, окинула взглядом мое небольшое хозяйство и отправилась за мной в ванную — закончилась стирка и надо было развесить белье. Там она мне сказала:

— Я восхищаюсь тобой, как ты со всем справляешься — и работа, и дом. Ну да, вы же вдвоем, а мне приходится обслуживать четверых!

Я уж было собралась возразить, но только махнула рукой, конечно, не в буквальном смысле, потому что в этот момент вынимала простыни и махать по-настоящему было нечем. Пусть восхищается. В конечном счете я это заслужила.

Я развесила белье, и мы пошли в комнату. Я шаталась от усталости. Агнешка рухнула в кресло и сказала, что не чувствует ног, а кроме того, поинтересовалась, почему я разрешаю собаке лежать на диване.

А потом вдруг резко перешла к сути дела, то есть спросила, может ли мой малолетка племянник у меня пожить. В эту минуту я отпила чай, и глоток встал у меня поперек горла.

— Мы едем в Англию. Он ходит в школу, — объяснила кузина, а ко мне не возвращался дар речи.

При мысли о племяннике мурашки побежали у меня по спине, картина блаженного покоя, выпавшего на мою долю, улетучилась, не оставив и следа.

— В Англию? — соображала я, чтобы подготовиться к принятию решения.

— Звонила тетя Ганя, — Агнешка поудобнее устроилась в кресле с ногами, — и очень просила Гжесика приехать. Она освобождает квартиру на Браганза-стрит, сама не справится, переезжает в Кенсингтон, дешево купила там дом. Гжесик поедет, но только со мной. Я не была в Англии, с радостью составлю ему компанию. Гонората уговорила нас взять ее с собой. А Петрусь не хочет, — добавила сестра с сожалением. — Так мы поехали бы всей семьей. Двухнедельный отдых от школы детям не повредит, но Петрусь заупрямился. Вот я и решила тебя попросить присмотреть за ним.

Перед глазами всплыл гимнастический зал в их доме, где я жила, пока строился мой дом, Тося, которой уступила свою кровать малолетка племянница, собака Загвоздка и кот Клепа, вечно изодранный своими дружками по ночным гулянкам, Агнешка, приютившая нас с Тосей, Гжесик, отвозивший на мою стройку очередных рабочих.

К сожалению, также стоял у меня перед глазами их сынуля с его капризами, что он боится и хочет спать с родителями. Или что вообще не хочет спать, потому что в двадцать два по телику «Терминатор» и все его друзья уже видели, а он нет. Что он не хочет идти в школу, потому что болит живот, но хочет играть в футбол, и живот при этом уже не болит. Что учительница его не любит или же что он не любит учительницу. Вспомнились все его заявления, например, чтобы его отдали в детдом, потому что он не любит свою семью, или чтобы родители сами ушли в дом для престарелых, коль скоро они его не любят, чтобы мы все расслабились, и, наконец, коронный вопрос, который малолетка всегда задавал, придя из школы: «У тебя все дома?»

«Нет! — закричала я. — Нет, нет и нет! Малолетка меня прикончит! Он играет в компьютерные игры, у него друзья, он задает миллион вопросов, хочет есть, пить, смотреть телевизор! Нет!!! Я уже стара для маленьких детей, я не знаю, как вести себя с одиннадцатилетними! С удовольствием займусь кем-нибудь тридцатилетним, но маленьким ребенком — нет! Избавь меня от этого, — стонала я, — попроси кого-то еще! На худой конец мою маму, или моего отца, или свою маму, или своего отца, но не меня!»

Я открыла глаза и посмотрела на доверчивое лицо Агнешки, которая продолжила:

— Ну и как же быть? Я хотела попросить свою маму, но она с подругой уезжает в Буек. К десятому декабря мы бы уже приехали. Хотим вернуться на Тосино совершеннолетие. А Петрусь… ты знаешь, с ним не будет проблем. Конечно, у нас могла бы жить пани Оля, но она не может им заняться, потому что у нее нет водительских прав. А тебе мы оставили бы машину…

«У меня нет сил, — вырвалось у меня, и я сжала кулаки, — нет сил! Агнешка, как ты можешь меня просить об этом, у меня никогда не было сына, я не знаю, что следует делать с почти двенадцатилетним мальчиком! Мне придется отпрашиваться на работе, рано вставать, готовить ему завтрак и отвозить в школу к восьми! Нет!»

Я открыла глаза и сказала:

— Конечно! Нет проблем. Поезжайте!

Агнешка встала и от души меня расцеловала.

— Дорогая, ты просто чудо, я знала, что могу на тебя рассчитывать.

Затем взяла телефонную трубку и набрала номер. И счастливым голосом, как в былые времена, воскликнула:

— Она согласна! Согласна!

А мне казалось, что я вижу дурной сон.

Наша общая, моя и Агнешкина, тетя совсем нам не тетя. Она двоюродная сестра родственницы нашей бабушки, которая живет в Кракове. У тети Гани была интересная жизнь. До Второй мировой войны она, будучи еще девочкой-подростком, прыгнула с моста в Вислу, потому что побилась об заклад с приятелем. В награду за это родители немедленно перевели ее в более строгую школу, где преподавали монахини. Школа пыталась сломать тетю Ганю, но оказалась не в силах. Той школы уже нет, а тетя Ганя здравствует до сих пор. Когда началась война, пока сестры-монахини решали, что им делать, Ганки в школе и след простыл. Она решила в семнадцать лет записаться в армию, ловко скрыв свой возраст и сказав, что ей девятнадцать.

— До войны я прибавляла себе годы, после — уменьшала, — призналась она как-то раз.

Поскольку в армию ее не взяли, она убежала из дома на Восточную границу, где расквартировался полк, в котором служил ее мнимый кузен. «Мы были немножко влюблены друг в друга», — говорила о нем тетя Ганя. Хотела попрощаться с ним прежде, чем этот Зенобиуш, свежеиспеченный подпоручник, отправится на передовую, но не успела, потому что он отправился дальше на восток, но в эшелоне с военнопленными, в то время как она сама оказалась на востоке, но еще дальше, в Сибири.

С армией Андерса она возвращалась через Африку в Польшу. В Ираке познакомилась с одним майором, которому немедля призналась, что чувство к подпоручнику было мимолетным. Майор не мог вернуться в Польшу, потому что его бы обвинили в измене родине, ибо в воздухе уже витало предвестие будущего строя. Они вместе очутились в Англии и осели там навсегда.