Варвары против Рима - Алан Эрейра

Но все это было не совсем так. Вернее, совсем не так. Катастрофа была не за горами.

ГЕРМАНИЯ — РИМ: 3:0

Германия всегда по-своему очаровывала римских писателей. Они видели в ней темную, обманчивую страну болот и лесов — дикие края. «Северное море — самое бурное в мире, а германский климат — самый худший», — писал Тацит[147]. И здешние люди в глазах римлян были такими же: «Германцы… соединяют великую свирепость с великим мастерством, в уровень которого с трудом верят те, кто их не знает. И они — раса, рожденная лгать…»[148] Такими были варвары на взгляд знатока.

Как бы то ни было, но они обманули непогрешимого римского чиновника по имени Публий Квинтилий Вар. Он был назначен губернатором Германии в 7 г. н. э. с целью установления закона и порядка, а также взимания полагающихся налогов. Пятнадцать лет спокойствия привели Августа к переоценке того, в какой мере народы Германии приняли свой новый статус. Вар должен был дать Арминию шанс прославиться. Не слишком приятный человек, Вар «родился в семье скорее знатной, чем знаменитой. У него был мягкий характер, спокойные манеры, и, будучи каким-то вялым, как телом, так и разумом, он больше тяготел к тому, чтобы отсиживаться в лагере, чем действовать в поле»[149]. Вар был наместником Сирии как раз после смерти Ирода Великого и там явно набил свои карманы. «Он пришел в богатую провинцию бедным человеком, а ушел богатым человеком из бедной провинции», — сказал Веллей Патеркул. Во как! Солдат, ставший историком, такой эпиграммой может гордиться!

Как патриций и плутократ Вар хорошо понимал, что германские варвары — это лишь подобие человека: «Люди лишь по облику и голосу», но полагал, что они все-таки верно ухватили мысль о необходимости благодарно лизать римские сапоги. Поэтому он «двинулся в сердце Германии так, словно он шел среди людей, радующихся миру и спокойствию, и тратил время летней кампании, восседая на судейском месте и занимаясь деталями судебных процедур»[150]. Вар также полагал, что может обращаться с германцами как с низшими существами, какими они, ясное дело, и были. Один из более поздних историков, оценивая случившееся, писал, что такое высокомерие посеяло семена его будущего поражения: «Он не только отдавал германцам приказы так, словно они были рабами римлян, но также облагал их данью так, будто они были покоренной нацией. Такого они не могли стерпеть»[151].

Другой римский историк начала II в. н. э. еще резче высказывается о своем персонаже и пишет, что германцы «начали питать отвращение к блуду и спеси Квинтилия Вара не меньшее, чем к его жестокости»[152]. Звучит правдоподобно, особенно если учесть, что речь идет о человеке, который, подавляя восстание в Иудее, сжег город Эммаус и распял 2000 евреев[153]. В том, что касалось поставленной на поток узаконенной жестокости, римляне могли дать варварам сто очков вперед.

Но нет сомнений и в том, что германцы умело и убедительно пудрили Вару мозги. Как пишет Веллей, они устроили великолепный спектакль на радость правителю, подав фиктивные иски, чтобы заставить Вара заниматься судебными делами. А когда он прилежно разрешил их к всеобщему удовлетворению, они «выражали свою благодарность за то, что римское правосудие уладило их споры, что их варварские нравы теперь смягчились, благодаря новым и доселе неизвестным методам, а распри, которые разрешались с помощью оружия, теперь улаживаются с помощью закона»[154].

Кто бы ни стоял за этой военной хитростью — а, возможно, это был сам Арминий — уловка сработала на 100 %.

Вар, находившийся не возле тихого Вальдгирмеса, а дальше, к востоку, был убаюкан ложным чувством безопасности. Он видел себя городским магистратом, «исполняющим правосудие на форуме, а не генералом, командующим армией в центре Германии».

Более того, один из вождей херусков даже намекнул Вару, что его дурачат. Предателем был некто Сегест, который давно решил играть на римской стороне. Август даже даровал ему за исключительную лояльность римское гражданство. Возможно, он рассчитывал и на другие милости, поскольку твердо выступал против самой идеи антиримского восстания.

Сегест предупредил Вара, что, какими бы дружелюбными и покладистыми ни казались херуски, они на самом деле готовят заговор против него. Незадолго до восстания, во время праздника, Сегест даже предложил римскому правителю заключить под стражу Арминия и других вождей херусков, включая его самого (чтобы отвести подозрения), «на том основании, что арест вождей помешает выполнению их планов и у Вара будет время отделить виновных от невиновных»[155]. Но Вар не слушал: «Рок теперь правил Варом и ослепил его разум… И потому Квинтилий отказался верить рассказу и настоял на суждении о кажущейся дружественности германцев по их заслугам», пишет Веллей Патеркул, мрачно добавляя: «И после этого предупреждения больше не осталось ни секунды времени»[156].

Когда весть о восстании на севере достигла Вара, он выступил с тремя своими первоклассными легионами, чтобы усмирить восставших. Но восстание было лишь хитрой уловкой. Когда войска римского правителя гордо маршировали через густые леса в верхнем течении Везера, Арминий напал на них из засады. Место битвы не могли отыскать вплоть до 1989 г., потому что поколения археологов полагали, что это была партизанская атака в лесу. То есть дикари набросились из-за деревьев на ничего не подозревающих легионеров. На самом деле это было хорошо спланированное сражение на обширном поле боя с укрепленными позициями, которые германцы оборудовали заранее.

Варвары — не значит дикари и недотепы. Арминий изучил римскую стратегию и тактику и убедил своих бойцов действовать скоординированно, по плану, а не полагаться, как прежде, на личный безрассудный героизм. Результат был потрясающим. Три легиона, с их генералом и всеми офицерами и вспомогательными войсками, вместе со штабом, были перебиты практически все «варварами» Арминия. «Армия, не превзойденная по храбрости, первая среди римских армий по дисциплине, энергичности и боевому опыту, благодаря халатности ее командующего, вероломству врага и неблагосклонности фортуны… была уничтожена почти до единого человека тем самым врагом, которого она всегда била, как скот на бойне…»[157]