Срочно в номер; Погибать, так с музыкой - Светлана Алешина

– Кому это «ей»? – спросил второй оперативник.

– Моей сотруднице. Сейчас я быстро с ней переговорю, извините, пожалуйста, – ответила я.

– Да, Марина, ты, что ли, опять?

– Да, конечно, я, а что там у тебя происходит? – Маринка, не желая понимать, что мне некогда и у меня могут быть какие-то иные проблемы, как всегда, желала быть в курсе всех событий. – Ты спишь?

– Нет, не сплю, – раздраженно, но негромко ответила я и заметила, как с усмешкой переглядываются оперативники. – Перезвони позже, мне очень некогда.

– А почему вы шепчете? – спросил мордатый. – Можно же разговаривать и нормальным голосом, пойдемте с нами. Какой вам смысл тут грязь месить?

– Да, видно, ничего не поделаешь, – согласилась я.

– Это уж точно, – с удовольствием подвел итог мордатый и даже начал улыбаться.

– Но самого главного я вам не сказала! – будто очнулась я. – Этот преступник, кажется, забрался в дом. Тут же у вас, как я поняла, идут какие-то оперативные мероприятия? Вроде слежки или чего-то такого…

– Вы все верно поняли, девушка, верно, но какой преступник? Кто это? – мордатому, кажется, очень нравилось мое общество, и я тоже начала посматривать на него с легким интересом – приятный мужчина, когда улыбается. Когда не улыбается, то кажется очень хитрым.

– Я не знаю, как его на самом деле зовут, – постаралась я подробно объяснить суть дела, – но он мне представился как следователь Петренко.

– Петренко? – оперативники переглянулись.

Мордатый даже как-то отпрыгнул на шаг назад и дернул из кармана куртки рацию.

– Ветер, ветер, – зашептал он позывные, отворачиваясь от нас.

– Пойдемте, не будем здесь задерживаться, – поторопил второй оперативник.

Мы с Виктором прошли дальше, и оказалось, что до калитки мы не добрались всего каких-нибудь нескольких метров.

Как только мы вошли в нее, сразу от дома, находящегося уже близко от нас, послышался топот, и несколько человек, одетых разностильно и разнобойно, пробежали мимо к левой стороне забора.

Я невольно отшатнулась, но ни на меня, ни на Виктора никто из пробежавших внимания не обратил.

– Это наши ребятки из охраны, – пояснил вынырнувший из-за моей спины тощий опер и повел нас к приоткрытой двери дома.

Мы вошли, и наш спутник кивнул на широко распахнутые двойные двери в гостиной на первом этаже.

– Сейчас я доложу руководству, – суетливо передернувшись, сказал он и, обежав меня, первым зашел туда.

Я даже не стала останавливаться, тем более что меня об этом и не просили.

Гостиная была квадратной, вся белая, с белыми полами, стенами и потолком. Полы, выложенные крупной плиткой под мрамор, создавали ощущение холода. Казалось, что или здесь большие проблемы с отоплением, или хозяин дома моржует, считая это полезным для своего здоровья.

Оперативник стоял к входу спиной, наклонившись над человеком, сидящим в глубоком кресле. Лица его не было видно – загораживала узкая спина подчиненного.

– Ну приглашай, что же ты их на улице держишь? – добродушно пробасил сидящий в кресле, и оперативник, дернувшись в сторону, открыл нашим взорам своего шефа.

Им оказался огромный мужчина, из тех, про которых говорят «два-на-два». Он удобно устроился в кресле, положив ногу на ногу и поигрывая сотовым телефоном.

– Я майор Савельев из РУБОПа, – представился шеф, делая вид, что вежливо приподнимается, – садитесь, пожалуйста, вон туда.

Я села в кресло напротив, с любопытством рассматривая этого человека, в то время как он с потаенной иронией смотрел на меня.

Чем больше я в него вглядывалась, тем больше мне казалось, что я его где-то уже видела или мы с ним встречались.

– Как вы странно на меня смотрите, девушка, – пробасил Савельев. – Как, простите, вас зовут?

Я представилась, и майор спросил:

– Так что же вас привело сюда?

Я повторила рассказ про Петренко, начиная с того момента, как он пришел ко мне в редакцию, и закончила событиями сегодняшнего вечера. Чем дольше я говорила, тем мрачнее становилось лицо Савельева и тем чаще он прикрывал глаза рукой, потирая их.

– Значит, пленка осталась у него, – задумчиво проговорил Савельев и щелкнул пальцами.

– Увы, – сказала я.

Улыбнувшись больше по привычке, чем от хорошего настроения, он откинулся в кресле назад, и тут я его наконец узнала. Мое открытие меня ошеломило, и в первые секунды я растерялась.

– Вы… вы Буркин! – прошептала я, не веря самой себе. – Я видела вас на фотографии у…

Когда я это проговорила, этот вальяжный кусок мяса бросил быстрый взгляд мне за спину.

– Не шевелиться! – услышала я над ухом и смогла только моргнуть: на большее смелости не хватило. И тут я обнаружила, что тощий опер со своим товарищем держали нас с Виктором под прицелом.

– Видеопленка в редакции? – спросил Буркин, подавшись вперед и упираясь ручищами в подлокотники кресла.

– Ее забрали, – тихо ответила я.

– Кто?! – крикнул Буркин, недоверчиво щурясь и пронзая меня взглядом.

– Майор Здоренко из ОМОНа, – призналась я. Как бы я ни относилась к Здоренко, про него я точно знала, что он самый настоящий майор из самого настоящего ОМОНа. А здесь с этими людьми я совершенно запуталась: оперативники, оказавшиеся бандитами; Петренко – вообще неизвестно кто; Буркин, сидящий в кресле и казавшийся движущей пружиной всех происшедших событий…

Буркин, услышав мой ответ, поморщился и махнул рукой.

– Я знаю, откуда этот прыщ, – пренебрежительно сказал он.

Я покосилась на ствол пистолета около моего правого виска.

– Ну что ж, Ольга… как вас там дальше, забыл, – пробормотал Буркин. – Сами вы сюда пришли, я вас в гости не звал, поэтому не обижайтесь на гостеприимство.

Он небрежно махнул рукой, и двое «оперативников» приказали нам подняться.

Виктора удерживали оба охранника, хотя он не пытался сопротивляться – в таком перенасыщенном бандитами логове эта политика была самой правильной, но все равно к Виктору здесь отнеслись со всей серьезностью, наверное, кое-что о нем уже слышали.

Нас свели по лестнице вниз и, отперев единственную в конце лестницы дверь, толкнули туда.

Темный подвал с густым запахом сырости и подозрительным шорохом по углам мне не понравился. Я остановилась на пороге, Виктор стоял за мной. Свет доходил сюда только из небольшого окошка. Да и какой свет мог быть с улицы поздним вечером? Одно расстройство.

Мне хотелось что-то сказать, но нас втолкнули самым бесцеремонным образом и с грохотом закрыли за нами дверь.