Нарышкины, или Строптивая фрейлина - Елена Арсеньева

Спустя некоторое время была я в маскараде. Надобно пояснить, что в описываемые года это веселое слово обозначало, как правило, довольно унылое понятие. Теперь маскарад – то же, что карнавал, а раньше почти всегда, за редким исключением, это был просто съезд однообразно одетых людей: для всех непременно домино, почти всегда черное, маска, надежно укрывающая лицо, почти никогда никаких танцев, никакого веселья, а только хождение по гостиной и иногда очень смелые беседы, если маскам удавалось остаться неузнанными.

О, я могу массу случаев рассказать! Да вот как-то раз даже императрице (это происходило уже немногим позже описываемых событий, когда она привыкла к разлуке с мужем и начала находить огромное удовольствие в платонических заигрываниях с красавцами вроде Бетанкура, Куракина, загадочного Маски – Скарятина и Бархата – Трубецкого, которых называла своими кавалергардами[31], потом сюда же, к нашему общему несчастью, добавился и Жорж Дантес… Всем известно, к чему привело его заласкиванье при дворе!) взбрело побывать в маскараде у Энгельгардта инкогнито, в домино и маске. Бедная Долли Фикельмон, которая была при ее величестве, совершенно обезумела, потому что собрался и впрямь весь мир, была сущая давка, их толкали беспощадно, а когда Александра Федоровна заговорила с Мейндорфом, который в обыденной жизни всяко добивался ее внимания, он обошелся с ней очень пренебрежительно, что, конечно, потом было ему высказано и разбило вдребезги все его мечтания. Собственно, ради этих интрижек инкогнито люди и ездили в маскарады.

А другое что же? Бродить по гостиным да злословить? Правда, шутник князь Петруша Вяземский очень такие маскарады любил, называл их моционом и смеялся: «Ходишь себе три часа взад и вперед со шляпой на голове и не боишься, что заденут дышлом!»

И вот спустя сколько-то дней после пассажа с рассыпавшимся жемчугом сижу я в маскараде в уголку гостиной, чтоб не толкали – как-то я уныло себя чувствовала, голова болела, – и вижу вдруг того самого кавалергардского поручика, который собирал мой жемчуг! Он был в домино, однако его маска была не как моя, на голову надета и надежно привязана, а крепилась на ручке, он ее перед собой держал, поэтому иногда можно было увидеть лицо, и я заметила, что глаза его так и шныряют по сторонам, как будто он кого-то искал.

«Наверное, – подумала я, – у него с кем-то интрига, он решил в маскараде встретиться, а дама то ли не пришла, то ли он ее просто не узнает в таком же, как у всех, домино».

И меня будто бес подтолкнул! Я махнула рукой, подзывая его, и, как только он приблизился – шел осторожно, словно был удивлен, – я прошипела, не опасаясь, что он сможет узнать меня по голосу: баута, плотно закрывающая лицо венецианская маска, в которой я была, совершенно искажает звуки, оттого все на балах так смело и интриговали друг друга. К тому же мы с этим смешным поручиком и не были представлены друг другу – откуда ему вообще было мой голос знать? Словом, я ощущала себя необычайно свободно!

– Как вы долго! – шепнула я с притворной укоризною. – Совсем собралась уезжать! Муж не велел здесь засиживаться, может заехать за мной! Уж думала, не увижу вас, думала, опять всю ночь буду слезы в подушку точить!

Понятно, какую роль я решила сыграть: легкомысленной дамы, которая назначила в маскараде тайное свидание и приняла поручика за своего кавалера.

Конечно, я была уверена, что он пожмет плечами, скажет что-то вроде: «Сударыня, я не тот, за кого вы меня принимаете!» – и ретируется. Однако его глаза вспыхнули, и он пробормотал:

– Боже, я вас не тотчас узнал! Уже с ног сбился, не надеялся найти. Какая все же дурацкая штука эти маскарады, самого дорогого человека не признаешь!

Итак, я угадала! Это меня чрезвычайно развеселило, и я решила продолжать игру. Мне хотелось узнать, насколько далеко зашла интрижка этого забавного юноши с дамой его сердца. И я сказала:

– Ах, как жаль, что здесь не танцуют! Мы могли бы пожать друг другу руки, обнять друг друга хотя бы в вальсе, а так придется сидеть в этих дурацких креслах и делать вид, будто мы совсем чужие!

– Позвольте, сударыня, – сказал он изменившимся от волнения голосом и ближе придвинулся ко мне. – Что значат ваши слова?!

«Ах, кажется, осечка! – подумала я, давясь смехом. – Я повела себя слишком смело… Наверное, он только что приступил к осаде своей прелестницы. А вот интересно, кто она? Понятно, что замужем, ведь моим словам о муже он не удивился. Кто же, кто же?..»

Мысли мои текли своим чередом, а губы, привычные к светской болтовне, говорили словно бы сами собой:

– Я вас не понимаю…

– И я вас не понимаю! – воскликнул он чуть ли не в полный голос, но тотчас перешел на шепот: – Какой вальс? Какие объятия в вальсе? Разве мы не условились, что вы сегодня поедете ко мне? Ко мне на квартиру? Я же говорил, что снял комнаты на Адмиралтейской[32], угол Морской, в доме Гиллерме… Вы собирались нынче посмотреть их, вы клялись… В конце концов, вы сами это предложили! Я карету нанял! И вот теперь вы снова начинаете свою игру с моим сердцем! Это нечестно, Ида!

В голосе его звучали слезы, он был воплощенное отчаяние.

Ида?! А это еще кто?! Неужели Идалия Полетика?! Эта кривляка, эта…

Я, кажется, забыла упомянуть, что наш Искра незадолго до описываемых мною событий, весной 1831 года, женился на этой долговязой акварельной красавице Натали Гончаровой, о которой Дашенька Финкельмон очень метко сказала: у нее-де маловато ума и еще меньше воображения. Идалия Полетика была ее кузиной, и поначалу Пушкин находился с нею в великолепных, хотя, по секрету скажу, и в несколько игривых отношениях. Идалия пользовалась успехом в свете, и моя мать всегда была к ней особенно благосклонна – наверное, оттого, что Идалия, как и она сама, была рождена вне брака.

Несколько слов о тайне происхождения этой Иды. Отцом ее был граф Григорий Александрович Строганов. Некоторое время он служил российским посланником в Испании и там влюбился в Жулиану д’Ойенгаузен графиню д’Ега, супругу камергера португальской королевы Марии. Я ее хорошо помню, эту даму. Она была красавица, а история ее жизни достойна романа! Португальская графиня ради любви к Строганову покинула родные места, мужа, близких людей, родила ему дочь, названную Идалией по имени какой-то католической святой… А потом, овдовев, верный возлюбленный смог жениться на своей прекрасной португалке и сделать ее графиней Юлией Петровной Строгановой. Однако Идалию он почему-то не удочерил. Она была не Строганова, эту фамилию носили только ее братья и сестра, дети графа от первого брака, а она так и осталась Идалией д’Обертей, под этим именем была крещена, прожила девичество и, в один год со мной, вышла замуж за ротмистра кавалергардского полка Александра Михайловича Полетику.