Княжий человек - Александр Мазин

– Скорохват, – спросил Данила, чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей, – а как думаешь, что посадник нам скажет?

– Ну ты нашёл вещуна, – усмехнулся Южанин. – Вообще, знамо дело, скорее всего, на суд богов отправит.

– Опять? Ну тогда проблемы нет. Наш батька с любым справится.

Скорохват не разделял его оптимизма:

– Если те тати были родичами Скряги и Асбьёрн признает это родство, он себя обиженным посчитает и за обиду вместо себя на бой гридня выставит, а вои у него, ой, добрые. Да и знаешь, суд богов он тоже… бывает разный.

– Как это?

– Вот ты нездешний! Скоро узнаем, видишь, посыльный от посадника скачет, будет нам лясы точить.

Посыльный прискакал на вороном жеребце, редкостном красавце, перед ладьёй поднял его на дыбы, так что копыта выше борта оказались. Резвый, прям как Грозомил, которого объезжал Клек. Жаль, не вышло такого конька с собой взять. Но тут такое дело, кто бы обережников самих пожалел.

– Вы все виновны в том, что пролилась кровь моих родичей, – отрезал княжий посадник.

Весьма наглое заявление, но возражать не хотелось. Асбьёрн был крут, реально. Наверное, впервые за свои странствия Данила встретил человека, который чуть-чуть, но всё-таки выглядел круче его батьки.

Смоленский посадник принимал обережников и Путяту с двумя приказчиками в своих палатах. Тут же присутствовали нападавшие, уже перебинтованные и приодетые. Собственно, терем тоже производил впечатление: резьба, парча и золото, ковры на стенах, увешанные оружием, стёкла в окнах. Богатое место – Смоленск.

Сам посадник сидел на возвышении, в искусно сделанном кресле, так и хотелось добавить – троне. На его плечи был накинут плащ, отороченный мехом, с шеи на грудь, прикрытую шёлковой рубахой, свисала толстая золотая цепь с медальоном, усыпанным драгоценными каменьями. Асбьёрн хмурил густые рыжие брови, его черты лица были резкими, рублеными, но вместе с тем правильными, словно вырезанными отличным скульптором. А ещё посадник постоянно крутил в крепких пальцах метательный нож – заострённый треугольник металла с колечком вместо рукояти. Однажды Данила видел, как такой штуковиной Шибрида пробил щит насквозь. Правда, с трёх шагов, и варяг закрутился, будто диск бросал. От Асбьёрна до Данилы всего метров пять, а из защиты – только льняная рубаха. Вряд ли, конечно, посадник снизойдёт до простого обережника и самолично швырнёт в него нож, но всё равно за манипуляциями с остро заточенным предметом наблюдать было неприятно.

– Вы виновны в том, что пролилась моя кровь, – объявил приговор посадник.

И попробуй оспорь.

Порезанные Клеком, не стесняясь, орали, что мирно стояли и решали, как потушить ладью, а тут обережник на них накинулся, мечом чуть не убил, а второй, Данила то есть, и вовсе с гриднем схлестнулся. И если за первый проступок вирой можно отделаться, то за второй, по мнению татей, обязательно надо кровью спросить. И Асбьёрн высказал своё решение. Причём высказал он по-умному: на случай с гриднем не обратил внимания, а что Шибрида с Данилой первыми бросились на тех, кто стоял у ладей, видели все. Законники, приведённые старостой Словенского подворья, начали было говорить, но их остановил жест Воислава – с грустным вздохом он сказал:

– Посадник, стоящий здесь Гимли Щелчок, дядя убитого Гуннара Скряги, врёт, и люди его врут, и те, кто с ним был, – тоже. Я при твоих очах объявляю их гнусными лжецами.

Гимли, предводитель всей компании, довольно осклабился. У него и так рожа была гнусная, а уж с улыбочкой… Так и хотелось съездить по ней чем-нибудь тяжёлым, а лучше – острым. Видимо, вся ситуация оборачивалась по его сценарию.

– Ха… Ты смелый, Воислав, грозить раненым. Выслушай нас, грозноочий носитель голоса мудрого Владимира. Эти охальники исподтишка побили лучших моих людей, некого мне выставить за оскорбления на Божий суд. Прошу, не дай запятнать честь родовую, выставь на бой вместо меня своего гридня, пусть он покажет свою силу, а там уж боги решат, на чьей стороне правда.

«Ах ты ж, мразота!..» – едва успел подумать Молодцов, как опять заговорил Воислав:

– Асбьёрн, постой. Нехорошо, когда люди одного князя между собой дела поединком решают.

– Какого одного князя?

– Я – человек Добрыни Малковича, пестуна Владимира Святославича, посадника Новгородского. Можешь отправить к нему вестников, он подтвердит.

Вот это новость! Данила был поражён, и не только он один, но в то же время никто из обережников ни на миг не усомнился в словах батьки. Асбьёрн тоже поверил, по глазам понял, что не станет врать Воислав, не будет он никуда гонцов отправлять. Зато видеть ряху Гимли было чистым удовольствием – будто викинг запустил пальцы себе в кошель и нащупал в нём вместо серебра кусок дерьма.

– И давно ты поклялся в верности Добрыне?

– Два месяца назад, после того как он мне и моим людям жизнь спас от татя и нарушителя Правды Гуннара Скряги.

Посадник дёрнул щекой, протянул:

– Ты прав. Раз ты человек Добрыни, биться с моим гриднем тебе не с руки. Тогда ты вовсе не будешь сражаться. Вуефаст, коли он твой родич, тоже не будет. Вы ведь родичи, я помню, о нём мне отец рассказывал. Найдите равных по силе мужей, по трое от Путяты и Гимли, и пусть они сражаются, но не до смерти, а до первой крови. Я не желаю больше, чтобы тянулась эта вражда. Пусть боги решат всё раз и навсегда. А кто после суда вздумает месть учинить, тот ответит передо мной.

– Кто будет биться на суде вместо тебя, батька? – спросил напрямую Жаворонок, ему, как самому младшему в команде, принадлежало право первого слова.

Данила как-то незаметно в последнее время продвинулся в иерархии ватаги до одного уровня с Будимом. Среди младших обережников выше был только Ломята, да и то исключительно из-за своих лет. Уважение к старшим здесь – непреложный закон. Что способствовало такому карьерному взлёту недавнего чужака, сложно сказать. Может, повлияло то, что Молодец тренировался лично с Воиславом, а может, и то, что он порой умел шевелить мозгами и принимать верные решения, хоть и нестандартные, причём как в обычной жизни, так и в бою.

Что касается Мала и Ужа, то после ночного происшествия их приняли в охранники, что называется, на полную ставку, но на совещании, устроенном на палубе «Лебёдушки», они не присутствовали – оба приходили в себя после ранений. Лекари обещали, что обережники поправятся, даже рана Мала в живот оказалась неопасной.

– Да что тут думать? – удивился Будим. – Скорохват, Шибрида и Клек – наши первые бойцы после батьки и кормчего.

– Ты его убьёшь, Скорохват, – покачал головой батька.

Тоже верная мысль. Асбьёрн пригрозил, что кровной мести не допустит, но это опять-таки как карта ляжет. Вдруг внезапно выяснится, что княжий посадник имел в виду только погибших обережников, а на его родню это условие не распространяется. Вот и выходило, что противников на суде следовало не укокошить любыми способами, а переиграть.