Прощение славянки - Фридрих Незнанский

Милиционеры понуро поплелись к своей машине. Турецкий бодро вышагивал впереди них, Огородников насвистывал какую-то веселую мелодию. В салоне старшины тихо совещались, сообща вспоминая события злосчастного дня. Сформулировать мысли им удавалось с трудом, иногда Огородников и Турецкий подключались, чтобы им помочь. Получив отчет, Турецкий прочитал его и велел милиционерам подписать бумагу. Турецкий с Огородниковым перешли в свою машину.

– Если окно было открыто во время пожара, то о каком угарном газе может идти речь? – Турецкий смотрел прямо перед собой, Огородников кивнул, соглашаясь с ним.

Они поехали. Милиционеры хмуро смотрели им вслед.

– Слушай, Рома, будем Ремизову звонить? – спросил Уралов у коллеги.

– А на хрена? У них следственно-оперативная группа есть. Пускай сами разбираются. Мы люди подневольные. Один начальник говорит одно делать, другой – другое, а нам отдувайся за всех? Теперь понятно, почему нам по этой лестнице тогда взбираться приказали. Чтобы оперы чистенькими остались, вне всяких подозрений. Пропади они все пропадом! – зло бросил Шатохин и сплюнул в открытое окошко. Он все еще не мог прийти в себя от пережитого унижения. Надо же, как сопливого мальчишку уличили во лжи. Унизили, растоптали, теперь радуются небось. И этот московский прокурор как танк прет…

А начальство между тем, подъехав к гостинице, заходить не торопилось. Оно прогуливалось по улице и вело неторопливый разговор:

– Надо вынести постановление о проведении эксгумации трупов всех троих.

– Кому доверите проводить, Александр Борисович?

– Да уж не вашим неподкупным. Пойду сейчас в свой номер опять в Москву звонить. Нехай «слухачи» свой хлеб отрабатывают. А то обидно им небось впустую дни свои проводить? Все равно надо вашу прокуратуру оповестить. Хочешь, Иван, зайдем погреемся в номере?

– Да нет, поеду уже. Обещал сегодня Оле – мы с ней два дня не виделись. Как стемнеет, к ней отправлюсь.

– И в каком наряде сегодня будешь?

– Не думал еще. Наверное, сантехником.

– Ну удачи тебе. Спасибо за помощь. – Мужчины пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Из припаркованной у тротуара машины за ними наблюдали трое. Еще двое со скучающим видом стояли у магазина и изучали витрину. В отражении стекла они хорошо видели, что мужчины расстались, и разделились тоже. Турецкий возвращался к гостинице неторопливым шагом, время от времени замедляя шаг и с любопытством глазея на витрины. Едва заметная улыбка тронула его губы. На смену невысокому коренастому парню из машины вышел почти подросток с прыщавым лицом и крупным носом. «Ну и носяра, глаз не отвести. И такой еще хочет казаться серой тенью!» – мелькнула мысль. Турецкий зашел в гостиницу, «хвост» остался снаружи. Дежурная демонстративно отвернулась, но Турецкому было не до нее.

За квартал до Олиного дома Огородников отпустил таксиста, и тот умчался в снежную даль в поисках нового клиента. Огородников пошел дворами, настороженно присматриваясь к редким прохожим, которые припозднились и теперь спешили домой, как будто за ними гнались. Мороз ощутимо пощипывал лицо и нос, тонкие перчатки плохо согревали руки, и Иван дал себе обещание завтра же надеть варежки, связанные Олей к Новому году. Подходя к ее подъезду, он уже волновался, как обычно, когда спешил к ней на свидание. Оглянулся еще раз – никого вокруг не заметил, двор был пустынным, только где-то залаяла собака, и негромкий мужской голос окликнул ее. Дверь открылась сразу, едва он в нее поскребся. Не успел он закрыть ее за собой, как Оля уже висела у него на шее и быстрыми поцелуями осыпала его лицо. Ивана тронуло ее бурное проявление чувств, он нежно заключил ее в свои объятия и тихо загудел:

– Соскучилась, милая моя? Я тоже скучал, весь день о тебе впоминал.

– А вчера?

– И вчера вспоминал. – Он целовал ее в макушку, потому что лица ее не видел, она прижалась к его щеке своей щекой и засопела ему в ухо.

– А позавчера?

– И позавчера, и каждую минуту, когда не занят делом, – успокоил он ее, зная, как дороги Оле его слова.

– А я о тебе тоже весь день думала, особенно когда приперлись семеро сантехников и стали все крушить в моем доме, – плаксивым голосом пожаловалась Оля. Ей очень нравилось быть в его объятиях маленькой девочкой, которую любимый мужчина пожалеет и приголубит.

– Откуда еще семеро сантехников? Что ты выдумываешь? – рассмеялся Огородников.

– Семеро, – упрямо повторила Оля, – я их пересчитала.

– Да откуда они к тебе заявились? У нас и одного не дождешься, когда нужно. Ты их, наверное, заманивала?

– Неправда! Не заманивала. Я звала одного. А эти почему-то парами друг за другом приходили, все ломали, стены крушили, полы водой залили, грязи нанесли… А последние трое пытались починить, да тоже кран сорвали, какую-то трубку вырвали, новую не нашли да так и ушли. Зато воду перекрыли, теперь нигде не течет. И воды нет.

– А ты что же? – ужаснулся Иван, наконец оторвав от себя Олю и заглянув в ее зареванное лицо.

– А я за ними все записывала, что они говорили, потом поехала на рынок покупать запчасти, какой-то сифон рифленый, или это трубка рифленая, всякие фигни по списку, уже забыла. Один сантехник мне целую лекцию прочитал. Такой обстоятельный, он немец, сам мне сказал. Так все понятно было, я даже начала что-то соображать в этих кранах, впервые в жизни. А когда он сам взялся все приделывать, старый сифон открутил, сломал, а новый у него не собирался. Он и ушел.

– А ты что же, бедняжка моя? – Иван держал ее ладошку в своей и с жалостью слушал ее печальный рассказ.

– Как что? Плакала… Сама попыталась собрать, бутылку разрезала напополам и в нее запихнула эту трубку. А острый конец в дырку в полу засунула. Так красиво получилось, видно, как вода через бутылку сливается. Потом воду собирала, полы мыла. А потом пришел парень снизу, у них в подвале офис, и принес мне счет на двенадцать тысяч за причиненный ущерб. Их сантехники затопили, а мне теперь платить надо. Он даже успел сфотографировать этот ущерб на цифровой фотоаппарат и распечатать. На шести страницах. Хочешь покажу? Там потолок обвалился, всю оргтехнику водой залило, диван набух от воды, им теперь сидеть не на чем. Я им табуретку и стул дала.

– Это что же за светопреставление они тебе устроили, эти твои семеро сантехников?! – взревел в гневе Огородников и потянулся к кобуре.

– Не надо, не стреляй их, они же не виноваты, что плохо в школе учились. У них, наверное, было тяжелое детство.

– Их мамы в детстве роняли часто на пол, а папы по кумполу били, убогих. Это ж надо, на двенадцать тысяч человека поставить ни за что! – Он вспомнил парня из офиса и завелся еще больше.

– Он спросил, с кем я живу, а я ответила, что сирота. Он и ушел. Потом пришел и говорит: ладно, не надо двенадцать тысяч долларов, заплати хоть тысячу рублей.