Мой опасный писатель. Солнце Моей Жизни - Кира Лафф

Ненормальный, ненормальный, ненормальный… Я закрывал уши, когда слышал крики моей бабки. Она почему-то сразу посчитала меня моральным уродом, поэтому часто запирала в тёмной кладовке за любую провинность. Я сидел в кромешной тьме рядом со швабрами и вёдрами без еды и воды часами. Иногда мне казалось, что проходили сутки, прежде чем она выпускала меня оттуда. Поначалу я плакал, звал маму. Пытался докричаться до неё, объяснить, как мне плохо и страшно. Но мама не приходила.

Сидя в чулане, полном паутины и старых тряпок, я мечтал, что когда-нибудь мой отец придёт за мной и спасёт от этой старой сумасшедшей женщины. Он казался мне героем, способным разом покончить со всеми моими злоключениями. Я представлял удивлённое лицо бабки, когда он явится за мной на дорогой машине, и заберёт с собой, в лучший мир. Но время шло, я рос, и никто за мной не приходил.

Сначала я пытался доказать бабке свою «нормальность». Я пытался угодить ей. Но она, в лучшем случае, была равнодушна к моим попыткам. Эта ведьма постоянно жаловалась на меня по телефону своим многочисленным подружкам, таким же старым кошёлкам, как и она. Вскоре я понял, что мне нужно занять позицию силы в жизни, не быть вечно хнычущей жертвой обстоятельств. Я перестал бесконечно просить прощения, перестал стараться соответствовать стандартам окружающих. Зато заставлял других подчиняться моим правилам.

Я рос трудным и неуправляемым ребёнком. Впитав окружающую жестокость, платил миру той же монетой. Мне казалось, чем жёстче и бесчувственнее я веду себя с людьми, тем сильнее становлюсь. Учителя в школе постоянно сообщали бабке новые подробности моих проступков, а она, в свою очередь, всё больше ненавидела меня.

Каково быть сиротой при живом родственнике? Это значит, что всем на тебя наплевать. В глазах государства ты пристроен. В глазах общества ты — «неблагополучный». Никто не пытается разобраться с твоими проблемами, и ты всё глубже увязаешь в болоте дурных уличных компаний. Мне кажется, эмоционально я навсегда застрял на уровне детской озлобленности и вражды со всем миром. Матери уводили своих детей на противоположную сторону улицы, завидев меня издалека. Фигура в рваных джинсах и черной кофте с капюшоном внушала ужас всему району.

Жизни одноклассников казались мне сказочно беззаботными. Я постоянно ввязывался в драки в подсознательной попытке отомстить за их удачную судьбу. Подбитый глаз, сломанный нос, вывихнутый палец очередного мальчишки со двора — вот мои маленькие трофеи юношества. Я не понимал, чем все они заслужили быть сытыми, хорошо одетыми и любимыми, а я — нет? Постепенно зависть переросла в ненависть ко всем вокруг. К учителям, с их тупыми правилами, к одноклассникам с их детскими увлечениями и, конечно, к бабке с её постоянно возрастающим сумасшествием. Я считал себя выше них, сильнее, умнее и опытнее. Улица не прощает слабости, поэтому я старался избавиться от всех её проявлений в виде сочувствия, доброты и покладистости.

По многочисленным жалобам соседей, учителей и знакомых моя бабка всё больше убеждалась в моей невменяемости и ненормальности. Она не понимала, что сама сотворила этого монстра. Больше не имея возможности запирать меня в чулане, теперь она перестала пускать меня домой ночевать.

Бывало, что по несколько дней я проводил в подвале, или на чердаке под крышей. У меня не было доступа к телевизору или компьютерным играм, поэтому только книги спасали меня от холодного одиночества. В минуты отчаяния я погружался в романы, в выдуманные миры. Представляя себя героем очередной истории, я уже не был таким жалким и слабым мальчишкой. Литература позволяла моему воображению отгородиться от убогой реальности.

Я знал, что свяжу себя с писательством. Оно привносило порядок в мой хаос, было единственным светлым убежищем, в котором я мог укрыться. Книги никогда не предавали меня, и я со всей страстью платил им тем же.

Вспоминая годы своего озлобленного детства, проводя сам с собой этот жалкий психоанализ, я всё чётче вижу, какую тину всколыхнула во мне эта упрямая девчонка. Пытаюсь глубже понять себя в отчаянной попытке избавится от наваждения. Я уже не знаю, где я — писатель, а где — мой тёмный попутчик. Слишком долго я выстраивал стену между собой и своими демонами, чтобы какая-то девчонка смогла так просто разрушить её лёгким стуком каблучков по оголённым нервам моей души.

Ненавижу это чувство неопределённости и зависимости, которое рождается во мне из-за необходимости постоянно предпринимать что-то, чтобы удержать её. Всё равно, чтобы я ни делал, она постоянно выскальзывает из моих рук. Утекает сквозь пальцы подобно чистой горной реке — стоит мне окунуть в её живительную прохладу своё горящее от долгого подъёма лицо, как она тут же устремляется вдаль, искрясь и переливаясь в подвижном водовороте. Я никогда не успеваю за ней.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я теряю контроль, а это значит только одно. Значит, что мой внутренний демон скоро вырвется наружу, круша и сметая всё на своём пути. Я уже чувствую, как он скребётся в дверь темницы своими когтистыми лапами. Ещё немного безумства Киры, и его побег будет неизбежен. Тогда он в вероломном неистовстве начнёт ломать всё вокруг, пока не останется ничего, что ещё можно спасти. Он будет биться за свою свободу и в этой схватке неизбежно оттолкнёт её, разорвёт на части её жизнь и не оставит после себя ничего целого.

Какого чёрта эта несносная девчонка постоянно поднимает из моей души всё то дерьмо, которое я так успешно прятал долгие годы, завёрнутым в приятную обёртку успешного и независимого человека? Мне просто нужно подчинить её, не дать ей возможности принимать решения самой. Прошлый раз всё почти получилось. Приехав в Нью Йорк и встретив её во второй раз, я убедился, что она всегда будет возвращаться ко мне. В следующий раз я не дам глупым сантиментам взять верх, и сделаю всё, чтобы положить конец её попыткам бегства.

Я подхожу к окну и смотрю на неприветливый железобетонный город. Чувствую себя таким же потерянным посреди этого бездушного мегаполиса, как герой романа Фаулза «Любовница французского лейтенанта», Чарльз Смитсон, который безуспешно разыскивал свою сбежавшую возлюбленную по всему Лондону. Сыграв роковую роль в её жизни, он сам в итоге оказался побеждённым ею. Множественность концовок этого романа всегда привлекала меня. Автор не всезнающ. Он творит вселенную, целый мир, но законы этого мира не подчиняются ему, как и поведение героев. Они своевольны, непокорны и бесконтрольны. Творят свою правду жизни. Я тоже пытался вписать Киру в свой роман, навязать ей законы существования в моём мире. Но она упорно ускользала, меняя правила, путая мне карты. И вот теперь я уже не знаю, кто из нас всесильный автор, а кто — ведомый персонаж.