Небесный почтальон Федя Булкин - Александра Николаенко

Их участок – идешь, по забор трава, покосил ее огонь, еще сытней поднялась, пороть некому, и на середине от бревен углей гора – с дома – черных. А качели остались. Я был маленький когда, с папой ходили на дальний пруд окуней ловить, очень этим качелям завидовал. Вот бы нам! А теперь я ничему не завидую, каждому свое счастье…

Только я один раз потрогал картину нашу днем вчера – руку ошпарила! Раскалилась…

– Это, Федь, на нее из окошка днем солнце в тот угол так падает.

– А потрогай сейчас ее, бабушка. Как? Остыла?

– Холодная, Федь.

– А давай ее снимем? Под дождик вынесем… а?

– Завтра снимем, Федь, двенадцатый час.

– Завтра, бабушка, от нас с тобой тоже, может, одни качели останутся…

– Какие качели, Федь?

– Да качели, бабушка, как от всех…

– Не придумывай, страх придуманный всякой страсти страше.

Как не придумывать мне, когда по звуку в темноте только страх определить можно? Он ведь тоже невидимый! Потому и убивает убийца убитого, что подкрадывается незаметно! Как в Агате Кристи по телевизору одну девушку, пока она белье вешала, задушили…

Шуркнет в подполе мышь, а как будто чудовище вскопошилось, ударит по крыше яблоко – как Америка уже на нас с бабушкой бомбу атомную сбросила…

На смерть лютую жить появился я. Все равно умру, хоть бы знать где, как? Не ходить туда, обезопаситься. Всякий случай предусмотреть…

– А ты знаешь, как умрешь, бабушка?

– Бог, Федь, знает.

– Вот ты, бабушка, с ним больше, чем со мной, говоришь, говоришь… Хоть спроси!

…Сняла, слава богу, картину бабушка, унесла.

– Где поставила?

– В беседку поставила.

– Надо было под дождь же, бабушка! Сказал же тебе!

– Раму жалко, Федь, отсыреет…

А если сгорит – не жалко ей? Вот она, женская логика.

Ну да ладно, загорится в беседке, если пожар, к тете-Зины дому беседка ближе, до нас потушить успеют. Хоть и жалко тетю Зину, конечно, да… Но не так же, как нас-то с бабушкой! Себе вообще жальчее и больнее всех всегда достается…

За других, как за себя, один Ленин был и тот еще, из сказки бабушкиной, на ослике.

– Святые угодники!!!

– Что?! ЧТО ТАМ, бабушка?!

– Это ты, злодей, ведро в такой темноте под дверью поставил?

– Я, бабушка. Я не знал же, что будешь ты среди ночи к дверям прорываться…

– Да зачем, Христа ради, Федь?

– От грабителей… сигнализация… собаки-то нет…

Думал, будут ночью красться они, замок распилят тихонечко, только дверь приоткроют…

– Ты, Федь, думай, что говоришь! Это как же они тихонечко распилят замок?

– Бог их знает как, бабушка, а распилят! Дверь откроют, заденут ведро, оно опрокинется, за собой гвоздодер на веревке вниз с шкафа сдернет, к гвоздодеру ваза привязана, к вазе рога оленьи, от рогов веревка ведет к кровати твоей, тебя как следует тогда встряхнет, бабушка, мы проснемся с тобой от ужаса, а грабителей как не бывало…

– Доброй ночи, бабушка, спи спокойно. И мне с тобой поспокойней. Хорошо, что ты уже тут.

– Доброй ночи, Федюшка… снов хороших…

– И тебе снов хороших, бабушка. Ты засов до конца задвинула?

– До конца.

– А топор положила, бабушка, под подушку?

Так живем мы с бабушкой, поживаем. Верим в лучшее. В политическом курсе держим себя событий…

– Что ты делаешь, бабушка?

– Спичку точу.

Будем с бабушкой сейчас «Юность» чинить, проволочку антенную спичкой заточенной в дупле укреплять, чтоб не падала. Направо протянешь укрепленную проволоку – первый показывает канал. Налево протянешь – второй. А вверх если протянуть проволоку, за гвоздь обмотать, – «Культура».

…Только тихо сиди, замри, бабушка! От тебя, когда ты шевелишься, помехи одни. Я давно уже заметил за тобой, бабушка, что ты, как все перехватчики, излучаешь вражескую волну…

Лежит у нас на телевизоре программа телепередач на неделю из газеты папиной «Правда».

Хорошо, что в нашей стране в газетах правду печатают! Только жалко, что мелким подчерком, нам без лупы с бабушкой не разобрать. Не вмещается, видимо, вся правда о нашей Родине в газету одну, вот и приходится каждый день правду новую допечатывать…

Газета эта многоцелевая, полезная. И костер разжигаем ей мы на даче, и в макулатуру сдаем, и в уборной приносит пользу она, и дверь закрывать, чтоб от сквозняка не скрипела, и форточку, и окна заклеить на зиму, и под стол, чтобы не терял равновесия, и селедку почистить…

А особенно нам с бабушкой нужна «Правда», потому что в ней на неделю телевизионную программу печатают.

Я зеленой ручкой себе в программе подчеркиваю, что смотреть, синей ручкой – бабушка. Только «В мире животных» совпадаем мы с бабушкой интересами.

– Почему, как ты думаешь, бабушка, не печатают снов программу? Я бы те смотрел только сны, какие подчеркивал, остальные бы спал, а ты? Отдыхать-то когда-нибудь нужно.

– Это точно, Федя, поспи…

– А вот ты бы, бабушка, например, что сегодня бы во сне посмотрела?

– Что гадать, посмотрю, что посмотрится…

– А вот я бы посмотрел сон про поезд. А еще бы лучше я посмотрел сон про Пуню. Потому что мне с каждым днем все больше и больше не нравится, бабушка, без нее. Даже страшно подумать, сколько дней уже во мне таких накопилось…

21:00. Сон про поезд.

22:00. Сон про Пуню.

…Что как будто мы с мамой и папой к морю поехали, а ты нас, бабушка, провожаешь. А мы с папой, с мамой расселись уже в купе, чемоданы с рюкзаками под полки поставили, только ждем, когда поезд тронется. А ты все не уходишь и не уходишь от окошка! Говоришь, говоришь что-то, машешь нам, в платочек сморкаешься… И так тебя жалко, бабушка, не расскажешь…

Зря ты, бабушка, с нами не едешь…

– А вот лучше знаешь что, бабушка?

– Что, Федь?

– Едем с нами!

Вот мы, значит, сели в купе все четверо. И как раз четыре полки за нами! Ни один не войдет чужой! Красота…

Посадил я на место видное у окошка Царь-Зайца, чтоб он тоже смотрел, как поедем, положил на стол карандаши с раскрасками, книжку «Чук и Гек», чтоб в дороге папа мне почитал, и вдруг из-под полки, на какой мы сидим с тобой, бабушка, так тихонечко, знаешь что?