Невиновен - Харлан Кобен

– Слушаю.

– Привет, – послышался мужской шепот с хрипотцой. – Попробуй с трех раз догадаться, чем я занимаюсь сейчас с твоей женой.

Сегодня Лорен Мьюз никак не удавалось отделаться от ощущения дежа-вю.

Она остановила машину у дома номером 38 на Дарби-Тэррас. Ливингстон был для нее родным городом. Лорен выросла здесь, и процесс взросления был не из легких. Подростковый возраст вообще опасный вне зависимости от того, где ты живешь. Уютные городки типа Ливингстона призваны, казалось бы, смягчать удары. Для тех, кто там родился, может, и да. Для Лорен Ливингстон являлся местом, где она жила с отцом до того, как он вдруг решил, что по-настоящему уголка на Земле ему нет нигде, даже рядом с дочерью.

Ливингстон сохранил все свои приманки: замечательные школы, отличные спортивные программы, потрясающий клуб «Кайванис», образцовые родительские комитеты, прекрасные колледжи. Когда Лорен была ребенком, во всех почетных списках доминировали еврейские дети. Теперь же их место заняли азиаты и индийцы, следующее поколение иммигрантов. Пришли новые люди, голодные, напористые. Такое уж это было место. Приезжаешь сюда, покупаешь дом, платишь налоги и получаешь американскую мечту.

И одновременно знаешь, что они все говорят. Будь осмотрительнее в своих желаниях.

Лорен постучала в дом Марши Хантер. Ей никак не удавалось понять, что могло связывать мать-одиночку – редкое явление в Ливингстоне – с сестрой Мэри Роуз. Кроме, разумеется, шестиминутного телефонного разговора. Вероятно, следует произвести небольшую проверку, разобраться, что к чему, но времени у нее на это не было. И вот Лорен стоит на пороге у входа, все вокруг заливают яркие лучи солнца. Дверь отворилась.

– Марша Хантер?

Женщина с симпатичным, но простоватым лицом кивнула:

– Да, это я.

Лорен показала ей свой жетон:

– Инспектор Лорен Мьюз из прокуратуры округа Эссекс. Нельзя ли поговорить с вами минутку?

Марша Хантер растерянно заморгала:

– О чем?

Лорен изобразила обезоруживающую улыбку:

– Может, позволите мне войти?

– Ах да. Да, конечно.

Она отступила на шаг. Лорен вошла в дом и – о Боже! – снова дежа-вю. Такой знакомый интерьер. Казалось, время здесь с тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года просто остановилось. Никаких изменений. Телевизор мог бы быть и покруче, ковер – менее пышным, цвета – более элегантными. Полное ощущение, что она оказалась в мире своего детства.

Лорен оглядела стены, надеясь увидеть крест, распятие или изображение Мадонны, хотя бы намек на принадлежность обитателей к католической церкви. Она искала нечто могущее объяснить телефонный звонок от сестры Мэри Роуз. Но ничего, ни намека на принадлежность к религии. На краю кушетки Лорен заметила сложенную простыню и плед – видимо, тут кто-то недавно спал.

В комнате находилась молоденькая, лет двадцати, девушка. И двое ребятишек, мальчики лет восьми-девяти.

– Пол, Итон, – сказала их мать, – это инспектор Мьюз.

Воспитанные мальчики по очереди подали руку Лорен, с любопытством взглянули на нее. Затем Итон, как ей показалось, младший, спросил:

– Так вы коп?

– Да, – улыбнулась Лорен. – Вообще-то не совсем. Я следователь из отдела по особо тяжким преступлениям окружной прокуратуры. Это все равно что офицер полиции.

– А пушка у вас есть? – не унимался мальчик.

– Итон! – одернула его мать.

Лорен уже собиралась ответить ему и даже показать пушку, но подумала, что Марше Хантер это не понравится. Матери, как правило, пугаются таких вещей. Лорен понимала их – они стремились оградить самое ценное, что у них есть – детей, – от всего связанного с насилием. Однако и отрицать, что находится при оружии, Лорен не стала.

– А это Кайра, – сказала Марша Хантер. – Помогает присматривать за детьми.

Кайра прошла через комнату, наклонилась, подняла какую-то игрушку. Лорен махнула рукой:

– Кайра, вы не могли бы вывести мальчиков погулять? Ненадолго?

– Конечно. – Кайра обернулась к братьям: – Как насчет того, чтобы погонять мяч?

– Только, чур, я бросаю первым!

– Нет, ты в прошлый раз был первым! Теперь моя очередь!

И они направились к двери, споря, кто будет бросать первым. Марша обернулась к Лорен:

– Что-нибудь случилось?

– Нет, ничего.

– Тогда зачем вы здесь?

– Просто небольшая проверка, уточнение деталей по одному делу, которое мы расследуем. – Ответ был неопределенным, но по опыту Лорен знала, люди воспринимают его нормально и сразу успокаиваются.

– Какое расследование?

– Миссис Хантер…

– Можете называть меня Марша.

– Извините. Хорошо. Скажите, Марша, вы католичка?

– Простите, не поняла.

– Я не хочу вмешиваться и затрагивать ваши религиозные чувства. Да и религия здесь, в общем, ни при чем. Пытаюсь понять, не связаны ли вы с монастырской школой или приходской церковью Святой Маргариты в Ист-Ориндже.

– Святой Маргариты?

– Да. Вы их прихожанка?

– Нет. Мы ходим в церковь Святой Филомены в Ливингстоне. Но почему вы спрашиваете?

– Ну, тогда, может, связаны с приходом каким-то иным образом?

– Нет, – ответила она и после паузы спросила: – И вообще, что значит «связаны»?

Но Лорен не ответила, а продолжила задавать вопросы:

– Кого-нибудь из учеников этой школы знаете?

– Школы Святой Маргариты? Нет.

– А преподавателей?

– Нет.

– А сестру Мэри Роуз?

– Кого?

– Есть у вас знакомые монахини в школе Святой Маргариты?

– Ни одной. Знаю нескольких из школы Святой Филомены.

– Значит, сестра Мэри Роуз вам не известна?

– Абсолютно нет. А в чем, собственно, дело?

Лорен не сводила глаз с лица женщины, словно гипнотизировала ее, пыталась внушить: «Скажи, ну скажи же!» Лицо оставалось непроницаемым.

– Вы с детьми живете здесь одни?

– Да. У Кайры есть комнатка над гаражом. Она не из нашего штата.

– Но живет-то здесь?

– Снимает комнату и помогает по хозяйству. Она студентка, учится в университете Уильяма Паттерсона.

– Вы разведены?

– Я вдова.

То, как произнесла эти два слова Марша Хантер, позволило Лорен вставить два мелких недостающих фрагмента в мозаику. Но общая картина по-прежнему оставалась неясной. Совсем неясной. Лорен отругала себя за то, что поленилась подготовиться к встрече, произвести хотя бы небольшую предварительную проверку.