Невеста войны. Ледовое побоище - Наталья Павлищева

А вот теперь выяснилось, что к моему оберегу просто добавился Вятичский, и именно это погубило моего мужа. Вятич ценой своей жизни спас мою?

У меня оборвалось все внутри. Одно дело знать, что муж погиб, и совсем другое понимать, что этому ты обязана собственной жизнью.

– Ничего нельзя сделать?

В моем голосе было столько горя, что дрогнуло бы, наверное, даже сердце гранитного памятника, если у памятников есть сердца. Старик вздохнул и тоже присел на краешек скамьи. Его тонкая, жилистая рука взяла руку Вятича.

– Послушай меня внимательно. Он еще не перешел через Калинов мост в тот мир. И перейдет ли, зависит от твоего решения. – Волхв жестом остановил мой вопль. – Помолчи, это не решается так просто. Отдав тебе защиту, он ослабил свою и пострадал. Вятич может очнуться, но он уже не будет прежним…

Что‑то в голосе старика заставило меня испуганно прошептать:

– Что случится?

Почему‑то пришла на память сказка про Русалочку.

– Он забудет нас с Федькой? Не узнает?

Хотелось спросить: «Разлюбит?» – но говорить этого я уже не стала.

Старик молчал. Я решилась:

– Пусть. Если Вятич будет жить, то пусть даже живет с другой, лишь бы был жив!

– Ты готова вынести даже это?

На мгновение я запнулась, но лишь на мгновение. Горько, конечно, но понимать, что он погиб по моей вине, вообще невыносимо.

– Да, согласна. Пусть любой живет, только живет.

– Нет, он не забудет тебя и не станет жить с другой. Но ему будет невыносимо тяжело. Ты готова терпеть?

– Чтобы облегчить страдания Вятича? Готова.

– Настя, все его дела должна будешь доделать ты. И на тебя ляжет вся тяжесть и его, и твоей собственной жизни. Подумай.

Он ничего не понимает в жизни, этот старик! Что такое тяжесть, если Вятич будет жить?

Видно, поняв мои мысли, старик покачал головой:

– Это не решается так сразу, Настя. У тебя есть время до утра, чтобы подумать. И тебе, и, главное, ему будет очень тяжело, понимаешь? Ты даже не представляешь, насколько тяжело.

– Но он будет жить? Вятич сможет все преодолеть, вы не знаете Вятича…

– Мы знаем Вятича, но преодолевать придется не столько ему, сколько тебе. Давно, почти пять лет назад ему советовали не приводить тебя в Козельск. Он не послушал, дорого платил за возможность видеть тебя рядом, но теперь платить придется тебе. Готова? Не спеши, подумай… Мы можем просто отправить тебя обратно в Москву. С сыном. Постепенно ты забудешь и эту жизнь, и Вятича…

– Забыть?! Я здесь была счастлива, как нигде! Нет, если я могу вытащить его даже ценой собственной жизни, я вытащу. Не надо до утра, я готова.

– Такую цену никто платить не заставит, но тебе и ему придется очень трудно. А еще сейчас ты решаешь не только за себя, но и за него. Запомни это, ты решаешь за него, значит, всегда должна быть за него в ответе.

Господи, какие загадки, неужели нельзя сказать по‑человечески? И хватит уже меня пугать!

Кажется, последние слова я произнесла вслух. Старик почти устало кивнул:

– Хорошо.

Мне показалось или Вятич чуть вздохнул? Почти оттолкнув старика, я метнулась к губам мужа слушать. Так и есть, он слабо дышал, это не ошибка, Вятич дышал!

Я оглянулась, чтобы восторженно поблагодарить старика, и… изба была пуста. Правда, на столе стояла чашка с каким‑то питьем, которой раньше не было. Если бы не она, я точно решила бы, что свихнулась.

Взяв чашку, осторожно поднесла ее к губам Вятича. Приподняла голову и тут поняла, что глотнуть он пока не сможет. Решение пришло мгновенно: был оторван чистый кусок у рукава рубахи, смочен в жидкости, и ею смочены губы сотника. Губы чуть дрогнули, я смочила еще…

К утру Вятич уже дышал вполне сносно, хотя пить еще все равно не мог. В те, без преувеличения, счастливые часы меня абсолютно не беспокоило упоминание о последующих трудностях. Мой еще вчера считавшийся погибшим муж дышал и даже закашлялся, когда я выжала слишком много влаги на его губы. Мой Вятич был жив, при чем здесь какие‑то трудности?! Любые трудности преодолимы, если он рядом. У Федьки есть отец, а у меня любимый муж!

Хозяева избы обомлели, поняв, что вчерашний мертвец ожил. Пришедшая знахарка и вмешиваться не стала, посмотрела на Вятича, потом на меня и помотала головой:

– Сама справишься…

– Может, его попоить чем, чтобы очнулся скорее?

Старуха кивнула на стоявшую на столе плошку с жидкостью:

– У тебя есть.

Я не успела возразить, что там мало, потому что, переведя глаза на плошку, убедилась, что, хотя всю ночь поила из нее Вятича, уровень жидкости не понизился.

– Часто давать?

– А как попросит пить.

– Он скоро очнется?

– Как все будут в силах, так и очнется. Не бойся, он будет жить, его не пустили за Калинов мост.

– Какова плата?

– То не меня спрашивать…

В себя Вятич не приходил целую неделю, но дышал и даже в беспамятстве просил пить… Я поила.

Золото с шеи и серебро с доспехов позволили жить в избушке все это время, хозяева обихаживали нас с мужем, как могли, лишних вопросов не задавали. Потом я поняла, что постаралась в том числе и знахарка, запретив спрашивать чего не нужно. Крещеные жители деревни боялись знахарку куда больше, чем местного священника.

Шел день за днем, Вятич лежал пластом, стонал в беспамятстве и не собирался открывать глаза. Я почти не спала всю эту неделю, вдруг ему что‑то понадобится? Больше всего боялась ночей, почему‑то казалось, что в темноте он снова может перестать дышать.

Дважды приходила знахарка, смотрела, кивала и уходила, все так же молча.

В тот день я, видно, настолько умаялась, что в конце концов просто задремала. Проснулась от слабого голоса:

– Настя…

– Вятич, миленький, ты пришел в себя?! Я здесь…

Я еще не успела договорить последнее слово, когда все мое существо пронзило страшное понимание: вот оно, то, о чем говорил старик! Вот она плата за жизнь Вятича. Платой была… его слепота! Мой муж, глядя на меня широко раскрытыми глазами, пытался найти на ощупь…

Чтобы не заорать от ужаса, я закусила тыльную сторону ладони зубами. Взять себя в руки удалось быстро, но неимоверным усилием воли. Он не должен видеть моего страха. Видеть… само слово теперь звучало насмешкой. Мелькнула мысль, что это ненадолго, просто Вятич очень слаб, я постараюсь создать ему все возможные условия, я выхожу… Конечно, я выхожу!

Моя рука легла на его руку.

– Я здесь. Что у тебя болит?