Караван - Александр Вальман

– Выпьем, – ответила Фая, беря в трясущиеся руки бутылку.

Повелитель Хаммуил стоял, окружённый своей свитой, у выхода из пещер, и смотрел, как повозки, гружённые гранитными плитами с запряжёнными в них мулами, появляются на поверхности земли. Сгорбленные рабы, закрывающие руками головы, на трясущихся ногах, испуганно жались к повозкам. Стража, ощетинившись во все стороны копьями и закрываясь от порывов ветра щитами, несмелыми шагами выдвигалась вперёд, в страхе останавливаясь под лучами солнца.

«Караван выходил к солнцу! Радостный день! Но почему так давит сердце? Почему так неспокойно в душе? Что за тиски сжимают грудь, что невозможно дышать и темнеет в глазах? Или сама жизнь, прожитая в каменных мешках подземелий, противится этому ветру, этой свободе? Неужели я ещё не готов? – подумал Хаммуил. – Я должен в себе разобраться… Моя уверенность – это уверенность всего каравана, всех тех, кто служит мне: будь это последний раб или главный жрец…»

Хаммуил стиснул зубы. Враги мертвы и дорога открыта. Делай, что предначертано – и мир покорится. Но почему так тревожно в душе, почему сердце то и дело сбивается с ритма?

Повелитель знал: пройдёт не один месяц, может быть, год, пока все, кто служит ему, его судьбе, выйдут на поверхность и примут в себя солнечный свет неба, свежий воздух земли, и тогда караван двинется по дороге. А пока… Пока стража каравана возьмётся за работу, и много крови прольётся на дороге, по которой мулы провезут повозки с гранитными плитами. И пора, пора искать преемника, того кто следующий поведёт караван! Впрочем, тут Хаммуил был уверен и спокоен: знал, преемник скоро родится! Главное, чтобы судьба не промахнулась! И всё будет, как и тысячи лет назад.

Животные, никогда не видевшие светила, боялись. Только жестокость погонщиков, истязающих бичами, заставляла их подчиняться воле людей. Но и сами люди – стражники, погонщики, рабы – были напуганы ярким солнечным светом, шелестом листвы, лёгким ветром и открывшимся огромным небом. И только страх перед установленным порядком, перед повелителем, заставлял их покидать пещеры, где их предки провели не одну тысячу лет. Мир принимал в себя всех, кто робко и неуверенно выходил из пещер.

– Сегодня счастливый день! – воскликнул Хаммуил. – Начальник стражи, подойди.

– Я здесь, повелитель! – Ецер подошёл к правой руке Хаммуила и опустился на колени. – Я жду твоей воли.

– Сегодня счастливый день, – повторил Хаммуил, – пусть сегодня умрёт каждый второй раб и каждый третий погонщик.

– Воля твоя будет исполнена! – ответил начальник стражи Ецер.

Хаммуил взглядом проводил начальника стражи. И вот вдали разнеслось, затухая: «Сегодня счастливый день! Сегодня умрёт каждый второй…». Хаммуил, превозмогая боль, вздохнул полной грудью и улыбнулся своей младшей дочери.

– Подойди, Азува, – сказал он негромко.

– Да, отец, – ответила та и, подойдя, коснулась руки отца.

– Ты достойна того, чтобы имя твоё восславили в летописях каравана, – сказал Хаммуил.

– Я просто выполнила, что предначертано, – ответила Азува, склонившись перед повелителем.

– Да! И ты достойна награды! Иди и убей всех моих наложниц, – сказал Хаммуил.

– И мою мать? – прошептала Азува.

– Убей! – крикнул Хаммуил.

– Воля твоя будет исполнена, – ответила дрогнувшим голосом младшая дочь повелителя Азува.

– Всё-таки она ещё совсем ребёнок, и сердце её полно жалости… – прошептал он и вновь обратил свой взор к каравану.

К повелителю, склонившись, подошёл старший помощник во всех делах, Ахизер.

– Закончилось время тьмы! Мы входим в наш прежний мир! – сказал повелитель. – Посмотри, как прекрасна земля, небо над ней, и радуйся, что тебе и твоим потомкам суждено жить здесь, среди этого великолепия! А не гнить живым в подземельях.

– Да! Повелитель, – тихо сказал Ахизер. – Вот только мир… прежний ли он?

– Что ты хочешь сказать, раб? – удивлённо спросил повелитель, и острая игла сомнения опять шевельнулась в его сердце.

– Уже давно, очень давно разведчики приносят вести, что в мире всё не так, как раньше. Что он стремительно меняется, – прошептал старший помощник во всех делах.

– Вот как? – удивился Хаммуил. – Люди стали меньше лгать? Стали меньше предавать друзей и доносить на ближних своих? Они стали меньше убивать друг друга? И больше не льётся кровь невинных? И матери не рыдают над телами своих детей? Или палачи и убийцы стесняются своего ремесла? Или рабы возжелали свободы?

– Нет, повелитель, – прошептал Ахизер, упав на колени, – разведчики доносят, что мир стал меньше…

– Меньше?! – захохотал повелитель, презрительно глянув на Ахизера. – Встань, раб! Главное, что у человека тут и тут! – он ударил жёсткими негнущимися пальцами в голову и сердце своего старшего помощника во всех делах. Отчего тот повалился в пыль у ног повелителя. – И пока сердце и голова не найдут общей дороги, ничего в этом мире не изменится! А больше он или меньше… какая разница!

– Да! Повелитель, мудрость твоя не имеет границ! – крикнул Ахизер, поднимаясь на колени.

– Мудрость? При чём тут мудрость. – усмехнулся Хаммуил. – Хотя, ты прав! Но продолжай, зачем ты подошёл?

– Повелитель! – воскликнул Ахизер. – Что делать с теми, кто остался вокруг этой женщины?

– Ничего. Они больше не нужны. Единственное, когда у этой пары родится мальчик, ты принесёшь его мне, – сказал повелитель и посмотрел на стоявшего на коленях Ахизера. – Это важно!

– Воля твоя будет исполнена! – воскликнул старший помощник во всех делах.

– Только караван, пройдя весь свой путь до конца, сможет изменить этот мир, – прошептал повелитель самому себе.

Хаммуил перевёл взгляд на окружавшие его вершины деревьев, на горы за ними, и дальше: на бело-жёлтое светило, встававшее над миром. Караван выходил из тьмы и становился на дорогу, ведущую на восток, к точке, где восходит солнце.

Тут он почувствовал, как сердце сбилось с давно налаженного ритма. Как будто кто-то стальными и ледяными пальцами сдавил, пытаясь остановить его биение, и дальше: раздавить, разорвать… В груди стало жарко, и жар этот рос и становился нетерпимым… Пылали грудь, шея, плечи… Сердце бешено стучало, пытаясь вырваться из обхвативших его стальных пальцев. Но те держали цепко и всё сильнее и сильнее сдавливали. Всё пылало перед глазами повелителя, и он уже не различал свою свиту, повозки, и всё, что его окружало. Даже светило, встававшее из-за линии гор, потускнело и стало багрово-красным… Ещё немного – и тьма навалилась на повелителя, ноги его подкосились, и он пошатнулся… Хаммуил попытался набрать полную грудь воздуха, понимая, что это его последний вздох…

Глухое рычание, больше похожее на стон, вырвалось из груди Хаммуила, и он проснулся. Несмотря на то, что с двух сторон тело повелителя согревали пышнотелые наложницы, его знобило, и весь он покрылся липким холодным потом. Тяжело дыша, он встал, хрустнув суставами ног, накинул на плечи плащ, искусно сшитый из шкур диких кошек, краем глаза заметив, что наложницы обнялись, грея своими телами камень постели. Он убрал щит, висевший на стене, и тут же в вырубленную в скале комнату ворвался неяркий луч света. Сложная система зеркал, созданная неизвестным мастером тысячи лет назад, позволяла солнечному свету проникать сюда, на сотни метров в толщу земли.