Скинхед - Рена Юзбаши

— Ой, Артемка, извини, не должна была я тебе этого говорить, да ничего не поделаешь. Не денег жалко — обидно и больно. Что же такое происходит: двое мужиков, у одного из них нож в руке, нападают на беззащитную, одинокую женщину. И где? В самом центре Москвы, в парке, через который я хожу двадцать лет каждый день. Господи, что же стряслось с нами? — в ее голосе столько недоумения и обиды, что у меня щемит сердце.

Что мне остается делать — обнимаю и глажу маму по волосам, по голове, склоненную мне на плечо — так, как она делала мне когда-то, в теперь уже таком далеком детстве. И еще нахожу слова утешения, ласки: то, что миллионы раз делала она, когда я впадал в отчаяние. Если бы у меня была возможность найти этих ублюдков, и разорвать их на миллион кусочков, я бы это сделал не задумываясь.

— А акцент, какой был у них? — начинаю допытываться я, хотя понимаю, что разыскивать двух воров, в кишащей бандюгами и убийцами многомиллионной Москве дело невозможное и это приводит меня в ярость.

— Может, как у кавказцев. Господи, какая разница, какой у них акцент и кто они. Уроды и есть уроды. Их у всех хватает. С тем же успехом меня могли ограбить украинцы, — она устало повела плечами.

— И все же это были кавказцы? — мне хочется, чтобы она согласилась с моими подозрениями.

— Скорее всего, да, но не понимаю, почему тебя так волнует, откуда конкретно приехали эти люди? — Мама оседлала своего любимого конька. И ее не остановить. — Главное в том, что у нас порядка нет. Где милиция? Где дружинники? Да в былые времена их сами москвичи скрутили б тут же. А тут такое равнодушие…

Я молча слушаю, думая о том, что надо бы встречать ее после работы.

— А как ты думаешь, стоит обратиться в милицию? — с надеждой в голосе в заключение вопрошает она.

— Если в сумке не было документов, то не стоит. Да даже если б и были, проще дать объявление в газету о потере. У нас Витька в клубе так и сделал.

— Пусть будет по-твоему, мой-не-по-годам-взрослый-сын? — мама ладонями утирает слезы, которые льются по ее щекам, как из крана.

— Ложись спать, Артемка, утро вечера мудренее, — я копирую ее голос очень похоже и мама, наконец, улыбается сквозь слезы.

— Пожалуй, ты прав, — и впервые за всю нашу жизнь не она зашла ко мне в комнату пожелать спокойной ночи, а я, дождавшись, пока она переоденется и уляжется, на цыпочках заглядываю к ней и, неуклюже чмокнув в щеку, говорю, что люблю ее больше всего на свете.

И это была ночь без сна — первая такая за всю жизнь, когда я лежал в темноте и думал о мести. Разыскать этих двоих невозможно. Согласен. А стереть их с лица нашей земли? Разве не к этому призывает Учитель?

Что-то изменилось с того дня в нашем доме. Мамка взяла бюллетень, чтобы маленько прийти в себя после пережитого, как она говорила, стресса. Я со своей стороны всячески оберегаю ее покой. Мы смотрим ее любимые фильмы, обедаем, гуляем вечерами вместе — ей нужен свежий воздух, я даже без напоминаний мою посуду. Однако она отходит тяжело, то и дело без видимой причины дергается. Окончательно добивает меня инцидент, случившийся как-то вечером во дворе. Поздно вечером неожиданно из темноты выходят двое неизвестных — время спрашивают. Мама испуганно шарахается и шагнув вперед, заслоняет меня, хотя мне ничто не угрожает. Вид у нее решительный, так что пацаны предпочитают ретироваться, так и не получив ответа, на прощанье одарив нас удивленным взглядом. Как тут не удивиться: здорового бугая, пытается защитить женщина, которая едва достает ему до плеча. Отдохнув с неделю, она в понедельник засобиралась на свою любимую работу. А у меня в душе с той поры поселилась тревога — ноющая, непреходящая.

* * *

Как же так получилось, что за всю неделю я ни разу так и не позвонил Ире? И она тоже не звонит, должно быть, обижена. Есть за что. Разыскав ее на перемене, я пробираюсь к ней через толпу малышни, подобно муравейнику, снующей вокруг и тут как резко раздается звонок на урок и ее подружки, шушукаясь бегут мимо меня в класс, и мы остаемся вдвоем посреди стремительно пустеющего коридора. Ира застенчиво улыбается мне — значит все не так плохо.

— Привет, малышка!

— Привет, Артем, — она, колеблясь, делает шаг в мою сторону.

— Ты извини, что я тебе не звонил так долго, просто у меня проблемы возникли дома. — Ясно, что это не оправдание. Но мне ничего в голову иного не приходит, и я замолкаю в нерешительности. Не рассказывать же ей второпях об истории с мамой. Небось, решит, что еще плачусь, как сопляк.

— А что случилось-то? — моя девочка озабоченно смотрит на меня. Сколько же в ее взгляде искреннего участия. Я готов любоваться ее лицом и далее, но тут на горизонте возникает «тучная туча» — директриса и надвигаясь на меня визжит, что нам давно пора быть на уроке. Целых полторы минуты прошло после звонка.

«Туча» провожает Иру взглядом в класс и мне не остается ничего иного, как, скрипя зубами, двигаться к себе. Но прежде я успеваю шепнуть Ире, что буду ждать ее после уроков…

Но сразу после уроков вырваться не получается — приходится выслушать получасовую речь классного руководителя, посвященную чувству ответственности у учащихся в выпускном классе. И плавный переход к основной теме лекции — короткое напоминание о том, что каждый из нас обязан принести пятьсот рублей на покраску школьного забора. Он у нас, конечно, здоровый, но на те деньги, что они с нас сдирают, можно покрасить Великую китайскую стену. Так бы и сказала с самого начала, а то битый час соловьем заливается. Через минуту я мчусь к условленному месту, увидев Иру, сидящей на скамейке, готов кричать и петь от радости.

— А чего ты так долго? Я замерзла.

Я быстро, как можно смешней, передразниваю только что услышанную речь классной. Она улыбается моим словам — значит извинила.

— Я так и поняла, что что-то случилось. Ты же никогда не опаздываешь.

И она вскидывает голову и смотрит на меня.

Я уже привычным движением забираю ее сумку и держась за руки мы бредем к ее дому. Как-то само собой всплывает тема о моих домашних приключениях.

— Ты знаешь, маму ограбили какие-то черные подонки и не просто отобрали сумку, а еще и испугали до полусмерти — ножом угрожали. Пришлось, всю неделю с ней просидеть, выводить из стрессового состояния.

— Ой, Артем… — Ира в испуге сжимает мою руку. — Как же так?! Как она сейчас?

— Постепенно приходит в себя, сегодня даже на работу вышла, — я так ей благодарен за ее сочувствие.

— Артем, если я могу чем-то помочь, ты только скажи…

— Спасибо, Ира, — я откровенно любуюсь ею, и мне на душе становится как-то легче. Конечно, я скорее умру, чем попрошу ее о помощи, но все равно приятно думать, что ты не одинок на белом свете.

— Вот когда смогу помочь чем-то, тогда и будешь благодарить, — она слегка сжимает мне руку. А потом было как всегда: ее дом, подъезд и поцелуи, которые связывают нас так, что мы не можем оторваться друг от друга.