Русский Дьявол - Анатолий Абрашкин

Летопись совершенно перестает интересоваться тем самым Владимиром, который «просветил» Русь, «вывел ее из тьмы язычества». Предполагают, что эта часть летописи каким-то образом до нас не дошла и, возможно, позднее летописец был вынужден воспользоваться какими-то отрывочными записями, если не прямо списывал даты смертей князей из Синодика. Возможно. Но столь же возможно и то, что эта часть летописи подверглась особой цензуре, после которой только и осталось несколько не относящихся к князю подробностей. Во времена летописца Нестора, заметим, несложно было восстановить события. Ведь, приняв постриг, он еще застал в монастыре древнего старца Еремию, который помнил само крещение Руси. Да и тех, кто помнил события начала XI века, наверное, можно было еще легко найти в Киеве и расспросить…

Вероятно, вторая половина Владимирова княжения не случайно выпала из текста «Повести». Мы знаем, что церковь отказывалась канонизировать его. Факт примечательнейший. Ольга — «предвозвестница христианской земли» — «прославлена чудесами» уже вскоре после принятия Русью христианства. Прах ее был перенесен в Десятинную церковь, княжескую усыпальницу Киева, вероятно, в 1007 году, еще при жизни ее внука. Его самого, однако, христиане-современники не захотели прославить. В чем тут дело?

Думается, что здесь нам не обойтись без разговора о личности князя, его характере и отношении к Отечеству. «Повесть» под 996 годом приводит чрезвычайно любопытный рассказ о том, как Владимиру в неравной стычке с печенегами пришлось спасаться бегством. Он укрылся под мостом и, стоя там, обещал, если уцелеет, поставить церковь Святого Преображения. Видимо, Бог услышал Владимира, и печенеги миновали мост. В качестве ответной благодарности князь действительно потом построил церковь и устроил грандиозный пир на восемь дней. На наш взгляд, это очень яркий пример того, что сам по себе Владимир все время оставался язычником. Ему нравилось жить весело и праздно, пиры были его отдушиной. А что до христианской веры, так вводилась она более для умиротворения паствы. Спасаясь под мостом, Владимир разговаривал с Богом как торгаш, по принципу: Ты — мне, я — Тебе. Да и ранее, в истории с женитьбой на византийской царевне Анне, Владимир, кажется, более руководствовался целями обладании высокородной девушкой, чем всем остальным. Из всех мировых религий наиболее близким к арийскому язычеству (с его культом Рода) было православие. Оно в наиболее возможной степени обеспечивало преемственность христианской культуры на Руси. Для Владимира это было очевидно. Еще крещение Ольги предопределило выбор нашей веры. Другое дело, что, «торгуясь» с Византией, можно было выгадать для себя и для русского государства кое-какие выгоды. Этим, похоже, и занимался Владимир после взятия Корсуни.

Главная особенность князя Владимира, по-видимому, состояла в том, что он подстраивался под ситуацию. Когда надо было, он представлялся язычником, когда это становилось невыгодно, перевоплощался в христианина. Если нападал враг, становился патриотом, после победы — гнал русских богатырей со двора. Будучи по происхождению полуевреем, он не забывал об интересах иудеев, тут В. Н. Емельянов совершенно прав. Но исследователь явно перебарщивает в своих выводах, когда думает, что Владимир только и думал, как угодить хазарской диаспоре. Достаточно сказать, что у Владимира было двенадцать сыновей, и все они носили славянские имена: Святослав, Борис, Вышеслав, Мстислав, Глеб, Ярослав, Судислав, Позвизд, Изяслав, Святополк, Всеволод, Станислав. Владимир назвал одного из сыновей в честь своего отца, великого русского воина и князя Святослава, но ни в честь деда — раввина Малка, ни в честь дяди Добрыни никого из своих отроков не назвал. Точно так же в выборе имен для своих сыновей он не благоговел и перед византийской или библейской традицией.

Есть некие общие закономерности правления самодержцев в революционные и «нормальные» периоды. Во время переворотов ставка делается, как правило, на иностранцев, инородцев, для которых слово «традиция» — пустой звук, которые мечтают разрушить старый уклад и построить новую жизнь на основе принципиально других идей. Такую политику проповедовал Добрыня и хазарские иудеи в Киеве. Вначале они задурили всем голову с языческими новшествами, а потом вдруг стали проповедовать христианство. Владимир следовал их советам, поскольку они привели его к власти. Но одно дело захватить власть, и совсем другое — править. Послереволюционный, нормальный период развития государства характеризуется уже стремлением государя восстановить разрушенное хозяйство и единство общества. Революционеры при этом отодвигаются самодержцем на второй план. Они в своем большинстве либо отправляются «на пенсию», либо направляются послами в дружественные страны, либо попросту репрессируются. Летопись ничего не говорит нам о судьбе Добрыни, но, думается, что ее финал был незавидным.

После этапа религиозных реформ Владимир искал опору уже не среди варягов и хазар, а в русских людях, пекущихся о славе Отечества. Вряд ли мы ошибемся, если предположим, что князь в этот период равно опирался как на христиан, так и на язычников. Летописи ничего не говорят о деяниях князя во вторую половину его правления потому, что он сумел примирить христиан и язычников. Все мы с великим наслаждением читаем былины, воспевающие времена князя Владимира, его знаменитые пиры в Киеве.

Церковные историки всячески старались затенить явно языческую природу княжеских пиршеств. Они объясняли, что Владимир устраивал их, оказывается, потому, что, «любя словеса книжные», услышал однажды при чтении Евангелия: «Блажени милостивии, яко тии помиловани будуть». И еще: «Продайте именья ваша и дадите нищим»; и пакы: «Не скрывайте собе сокровищь на земли, идеже тля тлить и татье подъкоповають, но скрывайте собе сокровище на небесех, идеже ни тля тлить, ни татье крадуть». Что ж, размах пиров был поистине грандиозен. Не довольствуясь тем, что он кормил и поил всех, кто приходил к нему во двор, Владимир повелевал «пристроити кола (телеги. — А. А.), въскладаше хлебы, мясы, рыбы, овощь розноличный, мед в бчелках, а в другых квас, возити по городу, въпрошающим: «Кде болнии и нищ, не могы ходити». Тем раздоваху на потребу». По существу, это были не отдельные пиры, а нескончаемое угощение. И надо признать, что такие рассказы о «молочных реках с кисельными берегами» на пустом месте не рождаются. Значит, привольно жилось в те времена, когда наступил мир в государстве Владимира.

Владимир — единственный русский князь, которого воспевают былины. И еще один важный момент: все наши былины были записаны на Русском Севере, за тридевять земель от Киева. В чем тут дело? Да в том, что носителей языческой культуры с определенного момента стали преследовать, изгонять и даже истреблять. Но при Владимире этого не было! Иначе он не вошел бы в русский эпос в качестве положительного героя! Как ни крути, но былины — это языческая литература, и там князь Владимир фигурирует под именами «Володимер-Солнце», «Владимир Красное Солнышко». Значит, не держала народная память зла на князя-христианина. И если летописцы ничего толком не написали про зачинателя православия на Руси, а церковь отказывалась канонизировать Владимира, то язычники воспели его в своих сказаниях. Да, поначалу князь выступил для них злым гением, ниспровергателем основ русской жизни, но во вторую половину своего правления проявил себя как истинный хранитель своего Отечества. Как говорил Штирлиц, запоминается последнее. А это добрая память в народе, в русских людях, принявших православие, но не отрекшихся от своих языческих корней. Судьба человека, которой можно позавидовать!