Обучение по-драконьи или Полевые испытания на эльфах - Наталья Шевцова

совет, Ора, прежде чем создать фантомное существо, четко и досконально продумай его образ, свои ожидания от этого образа и самое главное, время его жизни, — поучительно закончил он.

— Четко и досконально продумать образ, — кивая головой, повторила Пандора. — Поняла, — заверила она и, вспомнив свою вчерашнюю тучку, которая хоть и не сразу, но подчинилась ей, обнадежила: — Не вижу в этом ничего сложного! Поэтому не переживай, мой фантом будет самым послушным фантомом в мире!

Брам на это ничего не возразил, однако, судя по скептическому выражению его лица, верилось ему в «самого послушного фантома в мире» с трудом.

— Ладно, чему быть, того не миновать, — после довольно продолжительной паузы, наконец, проговорил он, тяжело при этом вздохнув. — Ора, у тебя два часа на то, чтобы создать свою первую сложную, реалистичную иллюзию. Создавать её ты будешь без моей помощи, поэтому если у тебя есть вопросы, то задай их сейчас.

Пандора задумалась на мгновение.

— Да вроде, нет, — пожав плечами, покачала она головой. — Нет, у меня нет вопросов, — твёрдо заверила она.

— Тогда встречаемся здесь же через два часа, — изрёк дракон и исчез.

Глава 18

Оставшись наедине с собой, первым делом Пандора составила список потенциальных жертв ее будущей иллюзорно-образующей деятельности.

Наряду с одноглазыми циклопами и сторукими гекатонхейрами[1], в список вошли также сестры — горгоны[2], сирены, гарпии, стоголовый тифон[3], трехголовый цербер, двухголовый орф[4], сфинкс, лернейская гидра[5], стимфалийские птицы[6], немейский лев[7], керинейская лань[8], эриманфский кабан[9], химера и пифон[10].

Стоголового тифона и сторуких гекатонхейров — она забраковала первыми: слишком огромны и слишком много мороки с созданием аж ста голов и рук. Затем по причине множества змеиных голов и их ядовитости она забраковала также и лернейскую гидру и сестёр-горгон. Нимейского льва, циклопов, кабана и пифона она забраковала, во-первых, по причине чудовищности их размеров, а во-вторых, ей было сложно представить их миролюбивыми и безопасными существами. С керинейской ланью решила не связываться из-за её рогов, форму которых, сколько не пыталась, не могла вспомнить. Браму-то всё равно, размышляла она, а Ганимед, если она не угадает с рогами, обязательно заметит. Что касается орфа, стимфалийских птиц и гарпий, то даже самый миролюбивый и послушный характер не мог исправить того, что они уже сами по себе были смертоносным оружием.

В конечно итоге, этот своеобразный конкурс — выиграл цербер и сирены.

Цербер — выиграл потому, что нянчился с ней, в то время как она с рождения и до трехлетнего возраста жила у тетки Леты[11] в царстве Аида. Да и потом, когда Пандора приезжала в гости к тетке, он оставался ей надежным другом и защитником. Что же касается сирен, то они просто показались ей самыми безобидными из всего её списка.

Друг детства, как и положено стражу подземного входа в Тартар, вид имел не просто пугающий, а прямо таки ужасающий.

Даже если не брать в расчёт наличие трёх клыкастых голов и шипастого змеиного хвоста, то собакой цербер был примерно настолько же насколько тираннозавр ящерицей обыкновенной.

Пандора, разумеется, создала мини-версию. Да и сам цербер, к слову, мог становиться и громадным, как гора, и ростом со взрослого ньюфаундленда. С ньюфаундлендом его роднила также и длинная густая угольно-чёрная шерсть. Однако на этом сходство и заканчивалось. Причём, как с ньюфаундлендом, так и с собаками вообще…

Клыкастая и зубастая морда — скорее принадлежала аллигатору, чем собаке. Длинный раздвоенный язык — кобре. Пылающие кровавым заревом зрачки, шипастый змеиный хвост и мощные, когтистые лапы — могли принадлежать только демону из преисподней, кем цербер, справедливости ради нужно отметить, и являлся.

В общем, пёсик этот был таким милашкой, что у давно не видевшей своего друга детства Пандоры при взгляде на него, материализовавшегося из её памяти и представшего пред ней во всей своей красе, волосы на голове зашевелились и засосало под ложечкой…

Хорошо ещё, что стекающая с трёх зубастых и клыкастых пастей слюна была не ядовитой, как у оригинала, а мыльной! А то, несмотря даже на заложенные ею в цербера дружелюбие, игривость и безобидность одномесячного щенка — Пандора не удержалась бы и побежала бы от своего творения прочь с такой скоростью, что только пятки и сверкали!

А вот псиные головы, пускающие переливающиеся всеми цветами радуги мыльные пузыри, несмотря на свои огромные клыки и острые зубы, выглядели даже забавно. Кроме того, забавно звучали также и их голоса. В то время, как средняя, каждый раз, открывая рот, ревела низким басом, крайняя левая — радовала насыщенным грудным меццо-сопрано[12]. Что же до крайней правой, то звонкости и высоте её дисканта[13] — позавидовал бы любой средневековой певец-кастрат церковного хора.

Точнее, и пузыри и голоса были бы забавными, если бы трёхголовый щенок несколько раз тявкнув, на этом и успокоился. Но не тут-то было наделенный сознанием одномесячного добродушного и игривого щенка цербер, радостно лая всеми тремя головами, сначала принялся с восторгом носиться по комнате, пытаясь отловить все до одного пузыри, которые сам же всё время и выпускал. Затем церберу, очевидно, показалось, что, наслаждаясь игрой самостоятельно, он поступает некрасиво по отношении к Пандоре, и потому, заливаясь жизнерадостным трёхголосым лаем он, кокетливо виляя змеиным хвостом, устремился к ней.

Бежать было поздно, да и особо некуда, поэтому Пандора опустилась на колени и встретила несущуюся на неё тушу размерами со слонёнка с распростёртыми объятиями. И три пускающие мыльные пузыри головы с готовностью облизали ей лицо и руки. После чего, перевернувшись кверху пузом, цербер улёгся рядом и принялся, выражая бурную щенячью радость, счастливо поскуливать в три голоса.

Наивно понадеявшись, что данное поскуливание было свидетельством того, что пёсик устал, Пандора попыталась отползти в сторону и тут же была атакована новой порцией щедрых мыльных лобызаний.

— Фу! Апчхи! Фу! Апчхи! Фу! Апчхи! — одновременно фыркающая, чихающая и смеющаяся Пандора, попыталась мягко оттолкнуть от себя мокрые собачьи носы и змеиные языки. — Фу! Уйди! Фу! Отстань!

Но куда там! Щенок, по-видимому, уже успел отдохнуть, и вновь был полон сил.

— Да, что ж мне с тобой делать?! — через некоторое время уже чуть не плача от беспомощности и досады, поинтересовалась она у своего любвеобильного и не в меру игривого трёхголового щенка.

И тут недалеко от неё упал мяч. Который в ту же секунду был погребен под пускающей мыльные пузыри тушей. Вслед за чем, в другой конец комнаты полетел ещё один мяч. И туда же, разумеется, тут же понесся также и, заливающийся трехголосым радостным лаем, сопровождаемый роем радужных