Костюм Арлекина - Леонид Абрамович Юзефович

Половой обходил залу, собирая деньги с посетителей. Внезапно он с заговорщицким видом шмыгнул к Константинову и щелчком выложил на клеенку золотой кругляш со знакомым козлиным профилем.

— Откуда? — ахнул Константинов.

— Вон тот дал, — страшным шепотом доложил половой, указывая в угол.

Там одиноко попивал винцо и доедал бараньи мозги с горошком светлобородый малый лет двадцати. На нем был странного покроя кургузый пиджачок, из-под ворота вылезали хвосты красного шейного платка.

Константинов поднялся и осенил себя крест-ным знамением. Пальцы тряслись. Пришлось, как учил Минька, умевший молитвой прогонять похмельную дрожь, призвать на помощь архангела Михаила, избавителя от трясовицы. Для того чтобы совершить задуманное, нужна была твердая рука.

— Я со спины зайду, — тихо сказал он половому, — а как схвачу, ты вот сюда его бей, в шею. Понял?

— Ага.

— Сразу обмякнет.

Для наглядности Константинов легонько потыкал себя кулаком в кадык, в напрягшееся от волнения адамово яблоко, и начал маневрировать по зале, делая вид, будто интересуется развешенными на стенах литографиями. На одной из них изображена была оседлавшая черепаху дикая баба с копьем, в юбочке из пальмовых листьев — Америка. Груди у нее торчали в стороны, острые, как у ведьмы.

Светлобородый допил вино, собрался встать, но Константинов не дал. Он смело облапил его сзади, упираясь подбородком ему в плечо, усаживая обратно на стул, а половой подскочил, ударил, куда было велено, и попал Константинову в глаз. Светлобородый вырвался, еще добавил — уже по уху, и, опрокидывая стулья, сиганул к выходу. Константинов за ним.

Он был совершенно уверен, что половой тоже бросится в погоню, а то и кликнет с собой всю трактирную команду, но спустя пару минут, оглянувшись на бегу, обнаружил, что преследует преступника один. На улице было безлюдно, фонари горели через три на четвертый.

— Стой! — без особой надежды крикнул Константинов и с удивлением заметил, что светлобородый внял призыву, остановился.

Да мало того, что остановился, еще и пошел навстречу — сперва медленно, потом все быстрее и быстрее. Вокруг по-прежнему не было ни души. Светлобородый приближался, размахивая кулачищами. «Убьет!» — подумал Константинов и что есть духу рванул в обратном направлении.

Теперь уже он спасался бегством, а его догоняли. В таком порядке пробежали квартал, Константинов хотел юркнуть в трактир «Америка», но дверь успели запереть, на крик о помощи никто не вышел, и он, задыхаясь, повернул направо, где находилась полицейская будка, которая почему-то оказалась пуста. Заманить преследователя в западню не удалось. Пробежали мимо. Светлобородый настигал, все ближе и громче стучали его башмаки. Он ни разу не подал голоса, не обругал, не чертыхнулся, и от этого делалось еще страшнее. Собрав последние силы, Константинов наддал ходу, но светлобородый был уже в двух шагах. Он резко выбросил вперед руку и ладонью припечатал Константинова промеж лопаток.

Это известный прием, используемый, чтобы остановить бегущего. Надо не хватать его сзади, не удерживать, а напротив — еще и подтолкнуть в спину: тогда ноги не поспевают за внезапно рванувшимся вперед телом, человек утратит равновесие движения и упадет.

С Константиновым так и случилось. Он буквально по воздуху пролетел несколько шагов, затем проехался на пузе, скрежеща пуговицами по камням, и ткнулся носом в край тротуара. Кровь потекла по губе, а светлобородый, даже не пнув поверженного врага, чего, сжавшись от ужаса, ожидал Константинов, поправил свой шейный платок, повернулся и не спеша, вразвалочку двинулся прочь. Послышался удаляющийся свист, нежный неаполитанский мотивчик порхнул, как бабочка, между каменными громадинами и был сметен ветром.

Ночь надвинулась незаметно, и Шувалов сказал Хотеку, что принц Ольденбургский, извещенный о поимке преступника, уже, вероятно, не приедет в столь поздний час.

— Это естественно, — со скрипучей иронией ответил Хотек. — Стоит ли менять распорядок дня из-за такой малости, как убийство иностранного военного атташе!

Шувалов промолчал, тишина была нарушена вкрадчивым голосом Певцова. Обращаясь то к одному графу, то к другому, он начал говорить, что сейчас, когда добрым отношениям между Зимним дворцом и Хофбургом ничто больше не угрожает, пора условиться о дальнейших действиях. Турецкая провокация несомненна, да, тем не менее было бы неразумно раструбить о ней на всю Европу и, значит, бросить открытый вызов Стамбулу. Ввиду нынешней ситуации на Балканах такой политический шаг будет преждевременным, поэтому лучше не предавать Керим-бека публичному суду, а просто заключить его в крепость.

Иван Дмитриевич понял, что Певцов не до конца уверен в своем ставленнике и побаивается то ли огласки, то ли адвокатских штучек.

— Пожалуй, вы правы, ротмистр, — сказал Шувалов и вопросительно взглянул на Хотека.

— У нас в Вене это было бы невозможно, — ответил тот, — но в России все привыкли молчать, и предложение имеет смысл.

— Можно заточить его в какой-нибудь монастырь, — вставил Певцов.

— Нет, — покачал головой Хотек. — Убийцу вы должны передать нам.

— Вам? — удивился Шувалов.

— Разумеется, не мне лично. Мы посадим его в замок Цилль.

Иван Дмитриевич слушал и не верил собственным ушам. А если не удастся найти настоящего преступника? Что тогда? Пропал бедный тезка. Из монастырских подземелий, может, со временем бы и выпустили, но уж из замка Цилль — черта с два. Сгниет заживо.

— Но закон… — начал было Шувалов.

— Перестаньте, граф, — прервал его Хотек. — Кто-то из ваших умных людей заметил, что в России строгость законов искупается необязательностью их исполнения.

Иван Дмитриевич посмотрел на Боева, который уже разогнулся после удара тростью, но рук от живота не отнимал. На его бледном лице отчетливее проступила отросшая за день щетина.

— Ваше сиятельство, — сказал Иван Дмитриевич, хитро глядя как раз посередине между обоими графами, так что непонятно было, к кому из них двоих он обращается, — позвольте мне задать преступнику несколько вопросов?

Расчет оправдался. Пока Шувалов раздумывал, Хотек ответил утвердительно.

Почуяв неладное, Певцов попытался протестовать, но без успеха. Австрийский посол принадлежал к тем людям, кто никогда не меняет однажды принятого решения.

— Пускай спрашивает, — милостиво улыбнулся он. — Узнаю полицию. Петербургская, венская, парижская, она везде одинакова. Эти бездельники находят мертвого дракона, отрезают ему язык и предъявляют как доказательство, что чудовище побеждено ими.

Иван Дмитриевич тоже улыбнулся — виновато, как бы признавая правоту этих слов, затем подошел к Боеву.

— Господин Керим-бек, не будете ли вы так любезны сказать, каким образом вам удалось проникнуть прошлой ночью в этот дом?