Тайна Желтой комнаты. Духи Дамы в черном - Гастон Леру

class="p1">– Ну и что? – спросил я.

– Ну и что? – повторил Ларсан.

– Открыли для себя что-нибудь новое?

Он явно был в плохом настроении. По дороге в замок я слышал, как он проворчал:

– Будет странно, и весьма, если я ошибся!

Мне показалось, что он сказал это скорее для меня, чем сам себе. Затем он добавил:

– В любом случае скоро все выяснится. Утром рассветет.

Глава 18

Рультабийль мысленно очерчивает круг(Выдержки из тетради Жозефа Рультабийля. Продолжение)

Обменявшись в коридоре меланхоличным рукопожатием, мы расстались. Я радовался, что мне удалось заронить некоторые сомнения в этот оригинальный, могучий, но лишенный методичности ум. Спать я не лег, а, дождавшись рассвета, спустился вниз. Обходя вокруг замка, я высматривал следы, ведущие к нему или от него, однако все было так затоптано, что ничего существенного я не нашел. К тому же снова повторяю, что не придаю слишком уж большого значения следам, которые оставляет преступник. Этот метод, состоящий в определении преступника по следам, представляется мне примитивным. Многие следы похожи друг на друга, и едва ли нужно считать их главной уликой, коей они на самом деле не являются, – они могут лишь навести на верный путь.

Как бы то ни было, я пошел во двор замка и стал разглядывать следы – все, что там были, пытаясь отыскать в них хотя бы намек, который был мне так нужен, чтобы зацепиться за какую-нибудь здравую мысль, за что-нибудь, что позволило бы обдумать как следует события в таинственном коридоре. Но за что ухватиться?

Да, нельзя браться за дело не с того конца! В отчаянии я сел на камень посреди пустынного двора. Чем, в самом деле, я занимаюсь уже целый час, если не самой незамысловатой работой самого заурядного полицейского? Я впадаю в их обычную ошибку – пытаюсь прочесть несколько следов, которые могут сказать все, что мне захочется.

Я оказался на самой нижней ступени интеллектуального уровня полицейских, выдуманных современными романистами, – полицейских, которые учатся по сочинениям Эдгара По и Конан Дойля. Ох уж эти книжные полицейские! Нагромоздят целую гору вздора по поводу одного следа на песке, одного отпечатка руки на стене. Это относится и к тебе, Фредерик Ларсан, полицейский из книжки. Ты слишком много читал Конан Дойля, старина. Шерлок Холмс заставит тебя наделать глупостей, и ты будешь нести чушь еще похлеще, чем в книжках. Из-за них ты арестуешь невиновного. С помощью своих конан-дойлевских методов ты можешь одолеть следователя, начальника полиции – всех. Тебе нужно последнее доказательство? А где же первое, скажи на милость? Да, я тоже изучаю улики, но только для того, чтобы с их помощью войти в круг, очерченный моим разумом. Ах, сколько раз этот круг оказывался тесным, но каким бы тесным он ни был, он был одновременно и громадным, потому что содержал лишь правду. Клянусь, улики всегда только прислуживали мне и никогда надо мною не властвовали. Никогда они не превращали меня в чудовище, еще более страшное, чем слепец: в человека, который смотрит, но не видит. Вот почему, Фредерик Ларсан, я одержу над тобой победу – над тобой, над твоими промахами и твоим примитивным мышлением.

Да что там! Этой ночью в таинственном коридоре произошло событие, которое впервые, казалось бы, не вписывается в очерченный моим разумом круг; потому-то я и разглагольствую, потому-то и рою носом землю, словно свинья, пытающаяся отыскать в грязи какие-нибудь съедобные отбросы. Полно, Рультабийль, друг мой, выше голову! Происшествие в таинственном коридоре не может находиться за пределами очерченного тобою круга, и ты это знаешь. Так выше голову! Прижми ладони к выпуклостям лба и вспомни, что раз ты очертил свой круг, очертил его в своем мозгу, словно геометрическую фигуру, значит ты взялся за дело с нужного конца.

А теперь ступай, вернись в таинственный коридор, обопрись на свой разум, как Фредерик Ларсан опирается на трость, и ты быстро докажешь, что Большой Фред – просто олух.

Жозеф Рультабийль

30 октября, полдень

Вот как я думал. И действовал. С горящей головой вернулся я в коридор, и хотя не нашел там ничего сверх того, что видел ночью, разум подсказал мне вещь столь чудовищную, что нужно покамест держать ее при себе, чтобы не промахнуться.

Да, теперь мне понадобится много сил, чтобы отыскать улики, которые войдут – должны войти – в круг гораздо больший, чем тот, что я очертил в уме.

Жозеф Рультабийль

30 октября, полночь

Глава 19

Рультабийль предлагает мне позавтракать в трактире «Донжон»

Странное происшествие в таинственном коридоре Рультабийль подробно описал на следующее же утро, но передал мне эти записи гораздо позже. А в тот день, когда я появился у него в комнате в Гландье, он весьма обстоятельно рассказал мне все, что вам уже известно, включая и то, что он делал, когда ездил на этой неделе на несколько часов в Париж; впрочем, ничего полезного он там не узнал.

События в таинственном коридоре произошли в ночь с 29 на 30 октября, то есть за трое суток до моего приезда в замок. Вернулся я туда 2 ноября, вызванный телеграммой моего друга и привезя с собой револьверы.

Итак, я сидел в комнате Рультабийля; он только что закончил свой рассказ.

Все время, пока длилось повествование, он поглаживал найденное на столике пенсне, и по радости, с какою он вертел в руках эти очки, я понял, что они представляют собою одну из улик, входящих в мысленно очерченный им круг. Этот странный и необычный способ объясняться, когда Рультабийль выбирал выражения, в точности соответствовавшие его мыслям, меня больше не удивлял; однако порою нужно было знать, о чем он думает, чтобы понять его слова, а проникнуть в мысли юного журналиста далеко не всегда было просто. Ум этого молодого человека – одно из наиболее удивительных для меня явлений. Рультабийль шествовал с этим своим умом по жизни, даже не подозревая об удивлении, если не сказать – оторопи, которую он вызывал. Почувствовав его ум, люди обращали на него внимание, смотрели, как он шел мимо, и в задумчивости удалялись, размышляя о встретившемся им на пути необычном феномене. Как зачастую спрашивают: «Откуда этот человек? Куда идет?», так и, повстречав Рультабийля, многие задавались вопросом: «Откуда пришла Жозефу Рультабийлю эта мысль и во что она разовьется дальше?» Признаю, что он понятия не имел об оригинальности своего ума и поэтому шел по жизни без всякого смущения. Ведь человек, который не знает, что он эксцентричен, чувствует себя вполне свободно в любой среде. Этот мальчишка, не сознавая, что обладает совершенно незаурядным умом, делал столь потрясающие логические построения, что никто ничего не мог понять, хотя Рультабийль и старался разложить все по полочкам перед нашим изумленным взором и придать всему более или менее обычную форму.

Жозеф Рультабийль поинтересовался, что я думаю о его рассказе. Я ответил, что весьма всем этим озадачен, на что он посоветовал мне порассуждать здраво.

– Мне кажется, – начал я, – что исходный пункт моих рассуждений должен быть вот какой: в том, что, когда вы преследовали убийцу, он был в коридоре, нет никакого сомнения…

Я запнулся.

– Вы так хорошо начали и так быстро остановились! – воскликнул Рультабийль. – Ну же, еще небольшое усилие!

– Попробую. Убийца находился в коридоре и вдруг пропал; но раз он не воспользовался ни дверью, ни окном, то, следовательно, ускользнул через какой-либо другой выход.

Жозеф Рультабийль с жалостью посмотрел на меня, пренебрежительно улыбнулся и не замедлил сообщить, что я рассуждаю как олух.

– Да что там – как олух! Как Фредерик Ларсан!

Рультабийль относился к Ларсану то с восхищением, то с презрением и соответственно величал его то молодцом, то дурнем, смотря по тому – я уже об этом упоминал, – подкрепляли находки Ларсана его рассуждения или же им противоречили. Такова была одна из черточек благородного характера этого удивительного ребенка.

Мы встали и отправились в парк. Когда мы оказались во дворе и направлялись к выходу, нас заставил обернуться стук ставен о стены: в одном из окон второго этажа виднелось багровое, тщательно выбритое лицо, которое было мне незнакомо.

– Вот так так! – прошептал Рультабийль. – Артур Ранс!

Он наклонил голову и ускорил шаг; я услышал, как он бормочет сквозь зубы:

– Значит, этой ночью он был в замке? Зачем он сюда пожаловал?

Когда мы отошли подальше, я поинтересовался, кто такой этот Артур Ранс и откуда Рультабийль его знает. Репортер напомнил свой утренний рассказ: Артур Ранс –