Префект - Аластер Рейнольдс

– Мы возвращаемся к теме зависти.

– По-моему, дело не только в ней. Боюсь, вы затронули злободневную политическую проблему, когда начали серию, посвященную Филиппу Ласкалю.

– Простите, я не совсем понимаю.

– Не обижайтесь, но, судя по вашему творческому пути, до недавнего времени вы особой популярностью не пользовались. И вдруг… не скажу, что вы проснулись знаменитой, но совершенно внезапно о вас заговорили, а ваши работы резко выросли в цене.

– Такое случается. Ради этого художники готовы страдать.

– Тем не менее кажется, что взлет популярности совпал с началом работы над портретами Ласкаля.

Дельфин равнодушно пожала плечами:

– Я работала над многими сериями. Просто эта самая свежая.

– Но именно эта серия привлекла интерес. Так или иначе, в ваших работах что-то изменилось. По какой причине вы обратились к теме Ласкаля?

– Не понимаю, к чему вы клоните. Личность Ласкаля и значимые события его жизни – часть нашей общей истории. Его полет к завесе вдохновил миллионы художников. Разве удивительно, что я использовала в творчестве яркий трагический образ?

– Дельфин, но ведь это времена Восьмидесяти, дело прошлое, – с сомнением заметил Дрейфус. – Те раны давным-давно затянулись.

– Но тема актуальности не утратила, – возразила Дельфин.

– Я не отрицаю. Вы не думали, что ненароком всколыхнули воду в опасном омуте?

– Темой Ласкаля?

– Ну да. Он вернулся ненормальным, даже есть самостоятельно не мог. По слухам, Ласкаль покончил с собой в Силвестовском институте изучения завес. Другие организации, которые интересовались затворниками, совершенно не обрадовались этому. Они давно рассчитывали заполучить Ласкаля, заглянуть к нему в голову и выяснить, что с ним стряслось. А тут слухи: Филипп, мол, утопился в декоративном пруду с рыбками.

– Суицидальные наклонности у него, скорее всего, имелись. Вы же не намекаете, что Ласкаля убили?

– Нет, я намекаю лишь на то, что его гибель навредила Дому Силвестов.

– Если поняла правильно, вы клоните к тому, что меня, мою семью, не говоря о целом анклаве, уничтожили по той причине, что мне хватило неосторожности в моем творчестве обратиться к Филиппу Ласкалю?

– Это лишь гипотеза. Если люди, связанные с кланом Силвестов, почувствовали в вашем творчестве скрытую критику их действий, они вполне могли подумать о мести.

– Раз я их так разозлила, почему бы просто меня не убить?

– Не знаю, – сказал Дрейфус. – Но очень помогла бы уверенность, что ваши скульптуры не задумывались как компромат на Силвестов.

– То есть скомпрометировать их – преступление?

– Нет, но, если своими работами вы хотели спровоцировать определенную реакцию, неудивительно, что она последовала.

– Не могу строить догадки о мотивах Силвестов.

– Зато можете объяснить мне, почему занялись Ласкалем.

Дельфин смерила Дрейфуса испепеляющим взглядом, словно только что разглядела его истинную сущность.

– По-вашему, это просто? По-вашему, выбор темы творчества сформулировать не сложнее, чем выбор стула определенного цвета?

– Я совершенно не хотел…

– Мир творчества для вас темный лес, префект. Мне искренне вас жаль. Какими унылыми, примитивными понятиями вы оцениваете жизнь! В каком бездушном, регламентированном, предсказуемом мире вы живете! Искусство, как и все, что за пределами строгих уставных понятий, вам совершенно чуждо.

– Я понимал свою жену, – тихо заметил Дрейфус.

– Что, простите?

– Она была человеком творческим.

Дельфин долго смотрела на него, и взгляд постепенно смягчался.

– Что с ней случилось? – спросила она.

– Погибла.

– Извините, – пролепетала Дельфин, и в ее голосе Дрейфус услышал искреннее раскаяние. – То, что я наговорила, – совершенно ненужная грубость.

– Вы правы, склонности к искусству у меня нет. Но с женой я прожил достаточно долго, чтобы понять суть творческого процесса.

– Не расскажете, что с ней стало?

– «Кви про кво» – кажется, так звучит крылатая фраза? – Дрейфус холодно улыбнулся.

– Мне необязательно слушать рассказ о вашей жене, а вам необходимо выслушать рассказ о моем искусстве.

– Чувствуется, вы любопытны.

Дельфин вздохнула и сверху вниз глянула на Дрейфуса:

– Ну и чем же она занималась?

– Исключительно талантлива Валери не была, – начал Дрейфус. – Она поняла это достаточно рано, чтобы не горевать и не терзаться при встрече с настоящим гением. Но душа у нее по-прежнему лежала к искусству.

– И?

– Мечту удалось воплотить в жизнь. Валери увлеклась творчеством носителей машинного интеллекта. Своей миссией она хотела доказать, что такое искусство имеет не меньше прав на существование, чем человеческое, что творческая искра не всегда порождение плоти и крови.

– Очень обнадеживает, ведь плоти и крови у меня самой больше нет.

– Валери настояла бы, чтобы ваше нынешнее искусство воспринимали так же серьезно, как прижизненное. Впрочем, куда больше творчества бета-симулякров ее интересовали работы носителей искусственного разума, не имеющих человеческого прошлого. Этот интерес и привел ее в СИИИ.

– Название вроде бы знакомое.

– Силвестовский институт искусственного интеллекта.

– Снова эта семья!

– Ага, она вездесуща.

– Зачем Силвестовскому институту могла понадобиться ваша жена, префект Дрейфус?

– В СИИИ разрабатывались экспериментальные машинные интеллекты на основе различных типов нервной структуры. Валери направили в Лабораторию когнитивных исследований при СИИИ. Ее обязанностью было оценивать творческий потенциал новых интеллектов в рамках проекта по созданию поколения интеллектов гамма-уровня, способных решать проблемы благодаря интуиции, а не последовательному анализу. На деле в лаборатории пытались создать гамма-интеллекты не только способные проходить стандартные тесты Тьюринга, но и наделенные потенциалом интуитивного мышления. – Дрейфус коснулся пальцем верхней губы. – Валери привлекала те машины к творчеству, и, как правило, небезуспешно. Только машины не творили, а, как малыши, размазывали краску пальцами. Валери почти отчаялась нащупать в них художественное начало, когда у нее появился новый подопечный.

– Погодите. – Дельфин расправила руки. – Недаром это название – СИИИ – показалось знакомым. Там появился Часовщик?

Дрейфус кивнул:

– Он и стал новым подопечным Валери. Откуда взялся, непонятно. Как нередко бывает в подобных организациях, там процветали келейность и конкуренция между отделами. Сомнений не вызывало одно: кто-то создал уникальный искусственный интеллект. Не просто мозг в железной банке, а самостоятельное роботехническое существо, способное двигаться и взаимодействовать с окружением. Когда его показали моей жене, Часовщик уже мастерил головоломки, музыкальные шкатулки и часы. Постепенно он сосредоточился на часах.