Сестра моя Боль - Наталия Ломовская

– Умница, отличница, чистая душенька, – проливая слезы, шептала Анна Степановна. – В институте училась. Да вот как я заболела, пришлось бросить. Нашла работу, там и встретила вашего… этого… Вы меня простите…

– Ничего, ничего, – понимающе кивала Мария.

– Связалась она с ним, а я ведь знала, что хорошего не будет! Вы уж на нее зла-то не держите. Несчастная она была, вот и после смерти нет ей покоя…

Анна Степановна страдала болезнью сердца. Пока дочь была жива, она сетовала на свою болезнь только в том смысле, что вот, мол, бог смерти не посылает. Похоронила бы ее дочь, поплакала и стала бы жить дальше без обузы. Глядишь, нашла бы свое счастье. Но вышло по-другому. Лены не стало, и Анна Степановна больше не могла позволить себе такой роскоши, как смерть. Ей надо было поднимать внучку, которая, оставшись сиротой, неминуемо попала бы на черствые государственные хлеба, проще говоря, в детский дом. Органы опеки и так уже интересовались девочкой, оставшейся на руках у бабушки-инвалида.

Теперь Анна Степановна боялась умереть и отчего-то больше всего боялась умереть во сне. Она почти перестала спать по ночам, отдыхала днем, когда укладывала внучку, – очевидно, считала, что днем старуха с косой не выходит на жатву. Ночами женщина укладывала ребенка рядом с собой и включала телевизор. Смотрела что придется – телемагазин, эротику, музыкальные клипы. Время от времени задремывала. Но накануне ночью, переключая каналы, она наткнулась на странную кинокартину, которая на первых порах ей даже понравилась. Вроде бы сначала в ней шла речь о маленьком мальчике, который не догадывается, что его мать – ведьма. Анна Степановна расслабилась и отошла в объ-ятия Морфея, а когда открыла глаза, увидела на экране лицо своей дочери – крупным планом. Женщина подумала было, что идут новости, потом – что в эфир выпустили передачу, уже показанную раньше. Бесстыжие журналисты лезли в души заплаканным родственникам, требовали свеженьких подробностей и норовили перетряхнуть биографии погибших. Стервятники!

Леночка смотрела прямо в лицо матери. Губы ее шевелились, но звук не шел. Анна Степановна прибавила звук до максимума, – зеленая дорожка-лесенка поспешно протянулась от одного до другого края телеэкрана, – но сначала все оставалось по-прежнему, а потом… потом голос дочери ударил по ушам с невероятной силой.

– Мама, прошу тебя, умоляю… Мама, сделай это!

– Что, доченька? – переспросила Анна Степановна, решив, что ей снится сон. Но и в сне неплохо было бы узнать посмертную волю дочери.

– Поезжай в Шмелево. Там живет человек, который может меня спасти. Мне тут страшно, мама! Он должен меня отсюда вытащить! Его фамилия…

– Мамочка! – закричала проснувшаяся Ульянка и заплакала.

Тогда Анна Степановна поняла, что это было не во сне. Но на экране телевизора кривлялись аж четыре бесстыдницы, сверкающими губищами совались в камеру, выпевали несложное «ту-ла-ла». Леночка исчезла, а мать не смогла расслышать фамилию человека, к которому ей нужно поехать, чтобы спасти дочь!

Что нужно поехать, Анна Степановна не сомневалась. Она была суеверна, как и многие пожилые женщины из народа, равно верящие в бога, домовых, инопланетян, газету «ЗОЖ» и Геннадия Малахова. Всю ночь она проплакала, а утром ей позвонила Мария. Анна Степановна была напугана настойчивым желанием Марии навестить ее. Она представляла себе жену Аскольда высокой, холеной и наглой девкой, вроде как одной из тех, что увидела ночью в телевизоре. Но Мария оказалась полноватой женщиной, круглолицей и курносой, ненамного моложе самой Анны Степановны. Она была такая понимающая, так жалостливо смотрела на Ульянку, что Анне Степановне почудилось – это ее давняя подруга, хорошая, добрая баба…

Решили ехать прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик.

– На машине-то чего не ехать, – суетилась Анна Степановна, собирая по комнате свои лекарства. – Вот только Ульянку соседке сдам… Не очень-то она довольна будет, сама еле ходит…

– Не надо, – решительно воспротивилась Мария. – С собой возьмем. У меня в машине детское кресло есть. Для внука держу.

Всю дорогу женщины переживали – как же они в этом поселке найдут человека, фамилию которого не знают? Анна Степановна припомнила, что первый слог был вроде «сем…». Перебирали: Семечкин? Семечев? Семеницкий? Может, Семенюк?

Ульянка спала, зажав в кулачишке длинную полосатую конфету – их Мария тоже возила в машине. Для внука.

Но опасения их оказались напрасными. Хоть тут повезло. В поселок так просто было не проехать – забор, ворота, охранник на воротах. Но он почему-то совсем не удивился, выслушал женщин, наперебой толковавших ему что-то невнятное, точно семечки пересыпавших, вошел в свою будочку, поднял трубку и сказал:

– Василий Семенович Семенец? Это Вадим. Кажется, опять к вам приехали.

– Точно! Семенец! – вскрикнула Анна Степановна.

Ворота медленно открылись перед ними.

– Спасибо тебе, Мария. Не бросила ты нас, – сказала Анна Степановна, пока машина ехала к дому, на который указал им охранник.

– Я вас теперь никогда не брошу.

* * *

Снимки были большие, плохого качества, но отчетливо можно было видеть две проступающие из мрака фигуры. Они показались Руслану много выше обычного человеческого роста и очень худыми – словно под их широкими белыми одеяниями ничего не было, только кости да кожа. Их волосы вздымались, будто наэлектризованные. У девушки было лицо с правильными чертами, пустое и равнодушное, глаза лишены выражения. Мужчина – широкоплечий, с бычьей шеей, казался воплощением силы, и недоброй силы. У него на физиономии застыло выражение ненависти и страдания, глаза были навыкате, лютые. Фигуры не просвечивали, но Руслану казалось, что они бесплотны, что коснуться их – это как коснуться паутины, растянутой в углу трудолюбивым и страшным пауком.

– Бр-р, – невольно содрогнулся он.

– То-то и оно. А ты представь – ребенок и пожилая женщина, еще в себя не пришли…

– Завтракать будете? – Казик вырос в дверях так внезапно, что Руслан едва не заорал. – Там есть овсянка, ветчина и кофе. Я сейчас должен уехать, но часам к трем вернусь. Владимир Семенович, вам что-нибудь нужно?

– Спасибо, дорогой, пока нет. Ты делай свои дела и возвращайся.

– А вы не налегайте на кофе. У вас сердце.

– У всех сердце, – проворчал полковник. – До свидания, дорогой.

– До свидания, Казимир, – сказал и Руслан.

Казик фыркнул и ушел.

– Ты не называй его Казимиром, – посоветовал Руслану полковник, поднимаясь и хрустя суставами. – Его фамилия – Казимиров, а Казик – прозвище. На правах старого знакомого, так сказать. Тебе не советую.

– Вы же мне его не представили, – промямлил Руслан.

– Мое упущение, – согласился полковник. – Станислав его зовут. Пожалуйте завтракать.

– А можно мне в ванную?