Черная война - Александр Конторович

– С добрым утром, дядя Саша!

– Не замерзла ночью?

– Нет, хорошо было, я даже сон видела.

– Мирный сон-то?

– Да, маму видела. Девчонок из школы.

– Надо же… А у меня все какая-то хрень снилась. Не отпускает война, даже и во сне. Поройся там, в мешке, консервы давай, галет пачка должна быть – ее тоже тащи. Вода – во фляге. Котелок достань, воды согреем.

После перекуса я занялся военной подготовкой. Начал учить Маринку правильно ходить, смотреть. Показал ей, как работать с пистолетом с правой и с левой руки.

– Так, для начала – учимся ходить.

– Как это?

– Как и все – ножками. Встань в стойку, как если бы ты стрелять собралась.

Маринка приняла буденновскую стойку. Меня аж повело. – Так. Этот маразм забудь как страшный сон. Чтобы я тебя в такой неприличной позе больше не видел никогда.

У нее покраснели щеки.

– А что же тут неприличного, дядя Саша? У нас так все стреляют.

– Щас все начнут с моста вниз головой сигать, следом прыгнешь, за компанию?

– Нет.

– А тут что, голову включать не надо?

– …

– Значит, так. Стоим ровно, не напрягаемся, ноги расставлены примерно вот так, видишь?

– Да.

– Покачайся туда-сюда. В ногах не должно быть напряжения, усталости. Они свободно двигаться должны. Попробуй повернуться на них влево-вправо.

Она повертелась.

– Ну как? Ногам не неудобно?

Подвинув ноги, она снова повернулась несколько раз.

– Вот так вроде бы ничего.

– Отлично. Теперь бери в руки пистолет. Я сказал, в руки!

– Так я же…

– В обе руки! Пистолет в правую, левой рукой его поддерживаешь чуть снизу.

– Так?

– Ну, примерно так. Руки не напрягай, слегка в локтях согни. Чтобы как пружинки были. Попробуй ими туда-сюда подвигать. Как птица клюет, так и пистолетом клюй. Постарайся им в сторону цели попасть.

Маринка попробовала. Получилось не очень.

– Еще раз. Ну, хоть что-то… Теперь смотри.

Я несколько раз повернулся из стороны в сторону. Вправо-влево, с приседом, кувырок назад, вбок.

– Понятно?

– Не все…

– Ну, с первого раза – и все понять, тут голова как у Карла Маркса нужна. Смотри еще раз. Попробуй повторить.

Маринка честно старалась, пыхтела, и кое-что у нее стало получаться.

– Ну вот, уже лучше. Теперь – смотри. Вот так движемся при стрельбе. Глазами смотри сразу двумя! Смотрим на цель. Твоя задача – попасть в нее.

– А мушка?

– Наплюй на нее и забудь. Для стрельбы метров на десять-пятнадцать она тебе вообще не нужна.

– Из пистолета?

– Хоть из пулемета.

– А как же мне целиться?

– Куда?

– В цель…

– Я чего-то не понял, Котенок. Ты что первым делом сотворить должна?

– В цель попасть.

– Правильно. Попасть. А целиться – зачем? Я ж не сказал тебе – прицелиться. Я сказал – попасть.

– Не понимаю я, дядя Саша.

– Для того чтобы попасть в цель на таком расстоянии, целиться ВООБЩЕ необязательно. Попадать и целиться – два процесса независимых. Можно целиться и не попадать, можно попадать и не целиться. Вот, смотри.

Я подобрал кусок деревяшки и воткнул его в снег на расстоянии метров десяти от нас. Отошел и повернулся спиной.

– Попасть в нее легко?

– Можно.

– На́ «наган», попади.

Хлопнул выстрел.

– Ну, как?

– Рядом.

– Давай сюда.

Поворот, приседание.

Негромко хлопнул «наган», и деревяшка наклонилась набок.

– Сколько времени у меня на все это ушло?

– Секунда, ну две, может быть.

– В чем вопрос, поняла?

– Вы не целитесь, сразу револьвер подняли, и выстрел.

– Правильно! Времени целиться в бою не будет. Нужно сразу попадать. Глазами цель видишь, и этого достаточно.

– Это я поняла.

– Из какого оружия стрелять – все равно. Будешь цель ВИДЕТЬ, из любого попадешь.

– Так я вроде и так вижу.

– Видеть, как ты смотришь, и ВИДЕТЬ ее как ЦЕЛЬ – две разные вещи. Это понимать надо, Котенок. Понимать и чувствовать.

– Я постараюсь, дядя Саша.

– Этим жить надо, Котенок. «Двойка» по жизни бывает первая, она же и последняя. Вышла в бой, чувства забудь.

Все эмоции – побоку. Сможешь?

– Смогу.

– Не ошибись, Котенок. Времени у нас мало, а я еще много с тобой сделать должен успеть. Как у радистки, у тебя шансов уцелеть в этой войне минимум. Ты из котенка тигром стать должна, тогда и выживешь.

– Как это так?

– Вернешься ты с задания, думаешь, тебя чему-то особенному учить станут?

– Отдохну и…

– И снова через фронт.

– Так война же.

– Война, Котенок, головы не отменяет. Совсем наоборот. Так что пока ты САМА по себе не будешь представлять серьезной ценности, никто о тебе и думать не будет. Будешь ты – одна из многих. А я хочу, чтобы ты была одна из очень немногих.

– Зачем?

– А затем, что тогда и ценить тебя будут куда больше, чем ты сейчас стоишь. И отношение к тебе будет куда как более серьезное. Соответственно и шансы выжить у тебя будут больше, чем у всех окружающих.

– Так нехорошо же это…

– Чем это вдруг? Вот представь – два бойца. Один весь из себя серый. Ну, бежит он где-то в общей цепи, стреляет куда-то вместе со всеми – кто его видит? И кому интересно, что он там про себя думает? И второй. Тот скачет ловко, враг в него не попадает, стреляет точно. Один выстрел – один фриц. Такой боец любому командиру ценен. Дырку им затыкать не будут, еще и поставят туда, где от него больше пользы будет. А значит, и жизнь у него будет более интересная.

– Так тот, первый, не виноват, что он такой серый. Его учили так…

– Ага, значит, признаешь мою правоту?

– Ну, так это ж и так ясно.

– Ясно. Да не всем. Хочет этот, серый, по-другому жизнь свою устроить – пусть ищет шанс. Не хочет – флаг ему в руки!

– В смысле – флаг?

– Флаг ему в руки, барабан на шею, поезд навстречу и медаль – на гроб.