Распад - Ак-патр Алибабаевич Чугашвили

в грудь опрокинул сибаритствующего коменданта, шапка покатилась по земле, сержант упал навзничь, хватая воздух ртом, Пиночет запрыгнул на подножку у кабины водителя – гони! В приёмном покое госпиталя было тихо и безлюдно, пахло хлоркой, пустые каталки сиротливо жались к стенам.

– Эээй, тут есть кто – нибудь? Люди? Медицина? Ауу!

Ответом была давящая, гнетущая тишина.

– Бля, да чего здесь творится, где люди?

– У них обед, сейчас никого нет.

– Что? Что ты сказал – он вызверился в мою сторону.

– Я говорю, что у них сейчас обед, я недавно тут лежал, в обеденное время никого не найти.

– Ну, суки, если с Филей чего случится, я вас троих угандошу, вам не жить пидорасы!

В коридоре что – то загрохотало, неторопливой походкой из – за угла вышла старенькая медсестра, она неспешно шаркала по направлению к нам. Пиночет подбежал к ней – помогите! Он умирает! Сделайте что – нибудь! Бабка неторопливо подошла к лежащему на скамье Филе, потрогала шею – дак он уже преставился, чего вы от меня хотите, отцы родные?

– Что?

– Плохо слышишь, милок? Я говорю, друг твой – отдал Богу душу, умер уже – она ласково улыбнулась Пиночету – всё, отмучалси!

– Старая дура, врача позови! Не понимаешь ни хера, «отмучалси» – он ещё дышит!

– Эт ты зря сынок, я тут почитай лет писят работаю, в таких вещах разбираюсь, умер он.

– Где врач?

– Дома, обедает.

– Что вообще никого нет, что ли?

– Сестрички есть, может, кто из заведующих отделением есть…

– Где они?

– На втором этаже…

Пиночет побежал по коридору, гулко грохая сапогами, мы ошарашенно молчали, через несколько минут Пиночет вернулся, рыдая – госпиталь блядь, бараны хуевы, вам овец лечить, а не людей! Никто ни хера делать не хочет…

Он всхлипнул и бросился к Филе – вставай тряпка! Вставай сопляк! Пиночет схватил Филю за гимнастёрку и начал трясти – давай, падла такая! Живи! Жуткая, деформированная голова Фили болталась как тряпичная, неожиданно он издал какой – то звук, похожий на икоту, испуганный Пиночет отпустил руки, тело рухнуло на скамью, а с неё на пол, голова ударилась об пол с глухим, деревянным звуком.

– Он жив! Он икнул! Сестра! Сюда! Он ещё живой!

Старшина мягко обхватил Пиночета за шею правой рукой – оставь, его больше нет.

– Как нет? Он только что икал! Он…

– Такое бывает, дёргаются руки, ноги – сокращаются мышцы, выходят газы, его уже не вернуть…

– Как я его матери расскажу…а Ольга, его девчонка,…что с ними делать, а?

– Командование им сообщит, ты здесь не причём.

16.

– Алло?

– Осип, это Гидросеменко.

– Здравия желаю, товарищ полковник!

– Здравствуй, слушай, там, в роте охраны опять какое – то ЧП, надо разобраться.

– Есть, будет сделано.

– Ты только это…поаккуратнее там, там такое дело, прапорщик повёз солдат разгружать машину с лесом, и один из них погиб.

– Чего тут непонятного? Всё ясно.

– Проблема в том, что лес этот, Кондрашов себе купил…

– Это который…генерал – майор…командир корпуса?

– Так точно. А вот теперь, прикинь хуй к носу – в газетах статьи о том, что солдаты строят дачи генералам, а у нас боец погибает, разгружая генеральский лес, нам огласка такая нужна?

– Никак нет.

– Вот и разберись, надо всё сделать тихонечко, и без скандала, тело отправим в закрытом гробу, «геройски погиб, выполняя воинский долг во время учений…» – ну, ты понимаешь? Не мне тебя учить.

– Всё понял, сделаю.

– Бывай, о выполнении доложишь.

Капитан Дерибас поднялся на третий этаж казармы, поморщился в ответ на истошный крик дневального – не надо мне дежурного, где солдаты, участвовавшие в разгрузке леса?

– В Ленинской комнате.

Дерибас распахнул дверь в ленинскую комнату, внутри сидело четверо: трое солдат сидели рядом друг с другом, четвёртый сидел отдельно, вернее лежал на столе, и негромко похрапывал.

– Подъём!

Спящий поднял голову, ошалело оглядев помещение налитыми кровью глазами, из его рта свисали длинные нити слюны.

– Слюни подберите, товарищ солдат. Таак, знакомые лица, рядовой Злобарь, я знал, что мы ещё увидимся, ты останься, остальные вышли отсюда, я позову, когда понадобитесь. Ну, Злобарь, как поживаешь?

– Вашими молитвами, а поскольку молитесь вы плохо, то…

– Дерзишь? Это хорошо. Ну, расскажи мне, что произошло.

– Да чего там рассказывать…разгружали лес, бревно упало на голову Филе…

– Кому?

– Рядовому …как его фамилия…Филимонову.

– Как это случилось?

– Неожиданно, подавали бревно, он о чём – то замечтался, чпок – и фарш вместо мозгов!

– Где находился в это время ты?

– В кузове, брёвна подавал.

– А Филимонов был внизу?

– Да.

– Где были остальные?

– Мамчик и Тетеря вместе со мной в кузове, Филя и Пиночет внизу.

– На тебе листок.

– Зачем?

– Пиши чистосердечное признание.

– Чего? С какой стати?

– А что? «Сотрудничество со следствием смягчает ответственность»…

– Да не в чем мне признаваться, я ничего не сделал…

– Понятно, как всегда, насчёт чистосердечного я пошутил, нарисуй мне схему, кто, где стоял в тот момент, когда это произошло.

– Да я не мастер рисовать людей…

– Людей и не надо, крестиками отметь, где ты стоял, где остальные.

Злобарь кряхтел минут пять, затем передал Дерибасу листок со схемой – вот как – то так.

– Значит, говоришь, ты не причём?

– Так точно, нехрена зевать, когда тебе такие брёвна сверху подают!

– Судя по твоим словам, ты не испытываешь жалости к Филимонову.

– Почему? Испытываю, но вины в его смерти ничьей нет, это – несчастный случай.

– Видишь, как интересно получается, мы с тобой видимся второй раз в жизни, и оба раза связаны с несчастными случаями. Странно, правда?

– Ничего странного, такое бывает.

– Действительно, бывает. Есть такая наука – статистика, слышал о ней чего – нибудь?

– Да, слышал.

– Умные люди говорят, что статистика знает всё. Знаешь, сколько человек погибло в нашей воинской части в результате несчастного случая за предыдущие пять лет?

– Сколько?

– Ни одного.

– Ну и что?

– А то, что за последние полгода, это уже второй несчастный случай со смертельным исходом, и оба раза, прямо или косвенно, замешан ты. Любопытное совпадение, правда?

– Ну и что?

– И оба раза гибнут люди одного призыва, того самого, который вас, салобонов гнобит. Интересно, да?

– Я не салобон, я – пряник!

– Простите мне мою неосведомлённость, что это значит, что ты – пряник? А почему не марципан? Ты превратился в кондитерское изделие за полгода службы? Скоро станешь барбариской, или как там у вас уродов это называется? Тебя не прессуют больше?

Злобарь поджал губы, и замолчал.

– Я не верю в совпадения Злобарь, и эта наша встреча не последняя.