Обычная женщина, обычный мужчина (сборник) - Мария Метлицкая

У него такие же яркие синие глаза. Совсем не выцветшие. На нем написано крупными буквами, что жизнь удалась.

Он хочет пройти, но я стою на его пути. Он улыбается и, конечно, меня не узнает.

– Это невозможно! – тихо говорю я.

Он удивленно вскидывает брови.

– Это невозможно, – повторяю я и бессильно припадаю к дверному косяку.

Он растерян и смотрит на меня с удивлением.

«Господи! – думаю я. – Ну неужели тебе было мало? Ну неужели тебе нужна еще одна жертва? Неужели ее мать не расплатилась за все сполна? Наперед! При чем тут этот ребенок и что теперь со всем этим делать? Бедная Катька, бедная Алька. Бедный Тьерри и Гийом. Бедная я! Как нам всем выбираться из всего этого? Как теперь с этим жить?»

Я закрываю глаза, и мне кажется, что меня больше нет.

Ему в конце концов надоедает этот безмолвный концерт, он делает шаг к прихожей. Я оглядываюсь в комнату и вижу, как безмятежно, свернувшись калачиком, со счастливой улыбкой на лице спит Алька.

Я снимаю с вешалки плащ и сумку и на дрожащих ногах выхожу в коридор. Я пока не знаю, что мне делать, но знаю одно: сейчас мне там места нет. Я выхожу на улицу и вижу, как не по-осеннему теплый ветер кружит в веселом танце желтые и красивые кленовые листья.

Я медленно иду по улице и пытаюсь прийти в себя. Мне это плохо удается. Я знаю только наверняка одно: Катька не должна узнать всю эту жуткую правду, не должна. А что с этим всем делать, я абсолютно не знаю. Первый раз в жизни я совершенно не понимаю, как поступить. Я, зрелая и разумная женщина, с о-го-го каким жизненным опытом. Впрочем, что там опыт, когда жизнь преподносит такие сюрпризы?

Я сажусь на лавочку и чувствую, как сильно я устала. Ну, просто совсем нет сил. Я вижу синее, чистое и ровное небо, неяркое осеннее солнце и идущих мимо меня людей. Я думаю о том, как в номере гостиницы сейчас проснулась бедная Алька и что нет человека на свете счастливей ее.

«Может, еще рассосется?» – с тоской думаю я, потому что думать о другом мне просто откровенно страшно. Ведь, несмотря ни на что, в душе я отчаянная трусиха. Наверное, как все мои сестры, которые все до одной хотят одного – быть счастливыми. Но получается это, увы, не у всех.

–Я не понимаю, что тебя так напрягает, – сказал Дементьев и затянулся сигаретой, искусно выпуская в потолок тоненькие колечки дыма и с любопытством наблюдая за ними.

– Ну, да, – ответила Светка. – Слушай, не строй из себя идиота! – зло добавила она, снимая с плечиков оставшиеся вещи и бросая их в чемодан.

– А по-моему, все по чесноку, – спокойно продолжал Дементьев.

– Что – «по чесноку»? – взвилась Светка. – То, что ты выгоняешь меня на улицу среди зимы, зная при этом, что мне совершенно некуда идти?

– Светунь, твои проблемы, – ласково отозвался он. – Уговор дороже денег.

– Какой уговор? – Светка от возмущения и обиды с размахом плюхнулась на диван. – И это ты называешь уговором? Выкидывать меня на улицу в девять часов вечера?

– Уговор, – уверенно кивнул Дементьев. – Конечно, уговор. И сволочью, кстати, я абсолютно себя не чувствую. Я предупредил тебя заранее. А ты что думала – рассосется?

– Заранее – это вчера, Витя. Это – очень даже заранее. Я не успела ни комнату снять, ни устроиться. Ты еще убеди меня, что это все по-человечески и гуманно. Просто у тебя так свербит, что ты даже не пытаешься сохранить лицо.

– Не так, – Дементьев мотнул головой. – Просто я не знал, что она приедет сегодня. Ты же сама видела телеграмму.

– Ну и что? – опять закипела Светка. – Ты бы мог, в конце концов, пару дней пожить с ней у приятелей. У Марка, например. А я бы ушла по-человечески. А не так – на вокзал.

– Не преувеличивай, – отмахнулся он. – Ну какой вокзал? Езжай к Аньке или к Лариске. Приютят.

– Ну, ты и гад, – тихо сказала она. – Ты же знаешь, что у Аньки маленький ребенок и комната в коммуналке. А Лариска сама в общаге на птичьих правах. Не сегодня завтра вылетит. Так что остается только вокзал. – И добавила: – А ты спи спокойно. Или не спокойно – пылай в огне страстей.

– Свет, плохо, когда человек не помнит добро, – сказал он. – Было джентльменское соглашение: ты живешь здесь до той поры, пока я не решу жениться. Не фиктивно – заметь. – И он поднял указательный палец. – Я же не мог предполагать, когда это случится, – обиженно заключил он. – Я объяснил Оле все как есть. Рассказал чистую правду – про наш уговор, про то, как я тебя выручил. Фактически спас. Про то, что брак фиктивный, и про то, что мы с тобой просто старинные институтские друзья!

– А ты не забыл сказать своей Оле, что ты четыре года спал со своей фиктивной женой и старинной подругой? Что вы делили последний полтинник на двоих и ставили друг другу горчичники во время болезни? Что твоя фиктивная жена стирала тебе трусы с носками и варила борщ? – почти выкрикнула она.

– Нечестно, – проговорил он. – И даже подло.

– А, это ты о подлости заговорил! – рассмеялась Света. – Правильный ты наш и честный! – Она с силой захлопнула крышку чемодана. – Да, кстати. У твоей невесты злые глаза. Злые и пустые. Так что смотри не влипни. Знаю я этих девочек-ромашек с косами до попы.

– Ревнуешь? – искренне удивился он.

– Предупреждаю, – усмехнулась она. – Знаешь, женская интуиция. И большой жизненный опыт.

– Это – да! – с иронией согласился он.

Света взяла чемодан и поволокла его в прихожую. Там она надела сапоги, накинула куртку и шарф и дернула входную дверь. Чемодан был тяжелый и громоздкий, она еле втащила его в лифт. На улице было минус пятнадцать и монотонно подвывала метель. Света вышла из подъезда, села на чемодан и разревелась. «Господи! Какая же я дура! – подумала она. – Как я могла на что-то рассчитывать и надеяться! Ведь все было ясно с первого дня. Ему просто так было удобно до поры до времени, только и всего. А сейчас эта пора и это время подошли к концу. Просто кончились. И вот итог. А теперь – пропадай, безмозглая дура, со своими надеждами и любовью. И пропадешь, не сомневайся. Кому ты нужна? Даже себе – не очень».

Она куталась в шарф и утирала горючие, злые слезы.

Дементьев пошел на кухню, поставил чайник и посмотрел на часы: до поезда оставалось два часа. Он сделал себе два бутерброда – с сыром и ветчиной, положил в кружку три чайные ложки сахара, медленно размешал его и начал пить. Чай был ароматным, сыр – свежайшим, ветчина – восхитительной, со «слезой». И надо сказать, от всего этого процесса он получил огромное удовольствие. Потом он убрал со стола, тщательно вымыл кружку и нож, заглянул в холодильник и удостоверился, что роскошный эксклюзивный шоколадный торт, сделанный к Олиному приезду на заказ, ждет своего часа в холодильнике. Напевая, он надел дубленку и шапочку-петушок, влез в «луноходы» и, насвистывая, вполне довольный, вышел из квартиры, чтобы поехать на вокзал. Совесть его не мучила.