Удивительные истории о врачах - Максим Малявин

– Посмотрите, Джесс, вашего огромного живота больше нет!

– Blimey! I can see my bits now, can I not?[15]

– You can indeed![16]

– Thanks for your help.

Да… Леди во всем, ну что тут скажешь…

Мысли вслух перед краш-кесаревым в четыре часа утра

Когда падает сердце,[17] мы все спешим на помощь к нему, к не рожденному еще человеку, который изо всех сил пытается появиться на свет. Такая уж наша работа – помочь ему выжить, даже если Богу угодно, чтобы сердце его остановилось еще в материнской утробе. Может, Бог хочет дать ему шанс? Сделать так, чтобы в момент, когда сердце его устало и больше не может биться, рядом оказались мы? Потому что он – наш… Но мы – не боги и делаем только то, что умеем.

Когда падает сердце – мы все знаем, что делать. Мы бежим по коридору, мы открываем дверь в операционную и зажигаем огни бестеневой лампы. Каждый из нас, от хирурга до санитара, пытается спасти ему жизнь. Потому что он – наш. Он такой же, как мы: веселый, хмурый, добрый, сердитый, обидчивый, капризный, храбрый и трусливый. Он способен любить, как мы, и прощать тем, кого любит, как мы.

Но это – в будущем. Если получится. Если хватит времени. А сейчас – сердце его упало в ноль. Но он этого не знает – он просто жил, слушал сердце матери, и его собственное сердце училось биться в такт с материнским, и душа его улыбалась.

Сегодня – жизнь или смерть. Секундомер запущен. И если он умрет, то, конечно, попадет в рай, где таким, как он, уже приготовлены крылья и маленький лук со стрелами. А если выживет – он станет таким же, как мы. Или лучше…

Гул голосов в операционной. Отрывистые команды. Яркий свет ламп и монотонный писк наркозного аппарата. Мы идем на помощь! Он наш! Мы подходим к нему со скальпелем, мы киваем анестезиологам. Можно начинать!

– Эй, ребенок! Если ты еще жив, пожалуйста, не умирай еще две минуты!

Разрез.

– Подожди еще одну минуту!

Апоневроз. Брюшная полость.

– Послушай-ка, здесь свет, свежий воздух и мама!

Тридцать секунд.

Нижний сегмент матки. Извлечение. Пуповина.

Ноль секунд.

Реанимация.

Времени – нет.

– Ну кричи же, ты же можешь просто заорать, и все…

…Легкие расправляются. Словно хлопок запасного парашюта. Первый крик. Первая пощечина смерти. Жизнь в этот раз победила, потому что так было угодно Богу. И нам.

Потому что он – наш.Моряк моряка видит издалека

В нашем «краснознаменном» Девонширском госпитале восемь операционных. В каждой из них, естественно, стоит по наркозному аппарату. Наркозный аппарат, если кто не знает, это такой шкафчик с трубочками и мониторами, который поддерживает жизнедеятельность пациента во время операции. Наркозный аппарат – фетиш и предмет поклонения анестезиологов всего мира. Не так давно я заметил одну очень странную вещь: на все наши наркозные аппараты сбоку кем-то, но явно не производителем навинчены небольшие медные таблички. На табличках не инвентарный номер и не год выпуска, а совершенно непонятные мне слова:

BRUMMER

GNEISENAU

TIRPITZ

PRINZ EUGEN

BISMARCK

Кому и зачем в уездном Девоншире взбрело в голову обзывать наркозные аппараты немецкими именами, оставалось для меня полнейшей загадкой. До тех пор, пока к нам не приехали врачи-гинекологи из Мюнхена обмениваться опытом. Немцы ходили гуськом по оперблоку, говорили: «Я! Я! Натюрлих!» – восхищались английской анестезиологией и цокали языками. Позже, на банкете, глава немецкой делегации Уве Штайнер произнес пламенную речь на сносном английском. О сотрудничестве, партнерстве и взаимопонимании. В частности, он сказал:

– Я заметил, что все ваши наркозные аппараты названы немецкими именами! Мне, как настоящему немцу, это очень приятно! Давайте выпьем за дружбу между Англией и Германией! Прозит!

Тревор Хиндли, начальник всех анестезиологов Девоншира и потомственный морской офицер Королевского флота ее величества, нагнувшись ко мне и заговорщицки подмигнув, прошептал: «Боюсь, что наркозные аппараты названы именами немецких кораблей, потопленных английским флотом во Второй мировой войне».

Весь оставшийся вечер я думал о дружбе между народами и о чисто английском чувстве юмора.Особенности рвоты беременных у английских аристократок

Рвота беременных – ситуация не самая приятная. Она случается на ранних этапах беременности, когда хорионический гонадотропин[18] начинает бороздить просторы материнской сосудистой системы. В тяжелых случаях рвота случается более десяти раз в день, делая жизнь несчастной беременной совершенно невыносимой. Поражает данная зараза все без исключения слои населения, от аристократок до их домработниц включительно. Будучи гинекологом широкого профиля, я то и дело встречаюсь с подобными пациентками на утреннем обходе. Главное – успокоить их, дать противотошнотные лекарства, обеспечить замену потерянной жидкости через капельницу и, вколов в попу изрядное количество витаминов, выпроводить домой.

Ребекка попала к нам в отделение прямо со скачек в Роял Аскот[19]. Сам-то я никогда там не был, происхождение не позволяет, но пацаны рассказывают, что там собираются все знаменитые и богатые, включая английский высший свет. Джентльмены в цилиндрах, запах дорогих сигар, янтарный «Боллинджер» в высоких бокалах, очаровательные английские дамы с правильным произношением в туалетах от «Кавалли» и в шляпах от «Алтон Конвент».

Шляпы на Роял Аскот – это особая традиция. Там уж кто во что горазд! С перьями и без, с забавными вензелями и различными рюшечками. Шляпные магазины на Джермин-стрит[20], на самом деле, могут открываться только раз в году – за неделю до скачек в Роял Аскот! Именно в это тревожное время там можно встретить сливки британской аристократии, толпящиеся в очередь за шляпами. Цены разные. Несмотря на строгое ограничение – «не более двух шляп в одни руки», шляпы по цене тысяча фунтов за штуку уходят на ура.

Так вот, Ребекку начало мутить после первого же заезда. Факторы риска налицо: шесть недель беременности, пригубленный бокал шампанского и скакуны по кругу – даже опытного аристократа начнет тошнить, не то что молоденькую рыжеволосую графиню.

Заботливый супруг Джеймс, почуяв неладное, тут же эвакуировал любимую со скачек. До частной клиники на Харли-стрит ехать было долго, поэтому привезли к нам. А у нас-то на отделении – благодать! Весь цвет британской иммиграции во всем своем этническом многообразии! От Албании до Монголии, от Молдавии до Сомали. И тут Джеймс с Ребеккой. Англичане. Прямо с Роял Аскот! При полном параде!

Медсестра Джесс с выпученными глазами пробежала мимо меня со скоростью поезда Паддингтон – Глазго красить ресницы и причесываться, скороговоркой повторяя: «Мазафака! Мазафака! Королева приехала!» Королева к нам и правда хотела приехать, но давно, когда открывали новый операционный блок. Но потом как-то потеряла интерес к нашему госпиталю и не приехала. Не видевший пациенток-графинь долгие месяцы, я, слегка смущенный, на ходу вспоминая хорошие манеры, подошел к Ребекке. Она лежала бледная на кровати, свесив ноги в изумительной красоты туфлях.