Собачья работа - Лев Пучков

– Ты свободна. – Ли отстегнула Свету от баранки и сняла наручники. – Собаки останутся у меня. Гуляй в противоположную сторону. Только быстро – через десять минут тут будет очень людно.

– Я… я могу идти? – не поверила Света. – Ты меня отпускаешь?

– Дуй – чтобы через пять секунд я тебя не видела, – подтвердила Ли. – И немедленно уматывай из города – если жить хочешь.

– Ты… ты настоящая джентыльменка! – пискнула Света, припустив по дороге прочь от площади. – Спасибо тебе!

– «Джентыльменка»! Чему вас в школе учат? – язвительно пробормотала Ли, доставая из кабины канистру с маслом и забираясь в кузов. – Ну что ж, приступим к последнему акту…

Поставив канистру к переднему борту, напротив центрального баллона с кислородом, Ли достала бобину с остатками скотча и прилепила пластмассовую емкость к доскам.

– Хороший скотч, – прокомментировала Ли и, достав плоскогубцы, открутила гайку, удерживающую «барашек» на штоке вентиля. Пригнув голову, мастерица еще раз убедилась в правильности своих расчетов: при резком торможении баллон поедет вперед и неминуемо пропорет штоком пластмассовый бок канистры.

– Ну и прекрасно, – констатировала Ли, поворачивая барашек по часовой стрелке. Раздалось едва слышное шипение. Довернув барашек еще на тридцать градусов, попробовала пальцем упругую струйку кислорода, сказала:

– Хватит, пожалуй! – и сняла барашек со штока.

Забравшись в кабину «Газели», Ли вырулила из-за акаций и осторожно поехала по аллее между клумбами к ресторанному входу, постепенно наращивая скорость. Когда до остекленного вестибюля осталось метров пятьдесят, вытащила до крайнего положения ручной газ, бросила взгляд на спидометр – стрелка фиксировала 30 км, в час – и, открыв дверь, ловко покинула кабину. Пробежав рядом с машиной несколько метров, резко развернулась и медленно затрусила назад, часто оборачиваясь через плечо.

«Газель», домчавшись до входа в ресторан, легко проломила два витринных блока, сминая ажурный металлический переплет, и ввалилась в вестибюль.

Рвануло так, что на миг Ли перестала соображать. Верхний этаж разлетелся во все стороны зеркальными стеклами и кусками облицовочного мрамора, немного подумал и острым углом террасы стал заваливаться вниз, погребая вестибюль под многотонными каменными обломками.

– Ух ты, мать твою! – удивилась Ли, направляясь к «Ниве». – А говорят – тротил, пластит… Ннн-да… Однако теперь тут долго не будут кормить…

Григорий Васильевич Толхаев сидел в одной из комнат своего особняка, служившей ему одновременно кабинетом и библиотекой, и мрачно размышлял. Устоявшийся за последние годы распорядок выходного дня был безнадежно нарушен, и это обстоятельство являлось поводом для самого удручающего настроения. По графику надо бы пропустить пару рюмочек текилы, отдать поручения на вечер домоправителю Ефиму и прокатиться на своем спортивно-моторном звере до набережной. В часы заката по набережной шастает множество симпатичных одиноких дев, которым хочется половчее «сняться» до наступления темноты. Обычно Григорий выбирал из сонма женских тел наиболее, на его взгляд, привлекательное и неиспорченное, перебрасывался с этим телом несколькими фразами установочного характера, усаживал в роскошный салон своего авто и катил в «Парадиз» – отдыхать со всеми вытекающими последствиями. Убежденный холостяк, Григорий верил, что еженедельная смена эротических впечатлений способствует поддержанию хорошего мужского тонуса и продляет молодость. Статус воскресного времяпрепровождения настолько укоренился в сознании Толхаева, что он и представить себе не мог, как будет жить, ежели, к примеру, «Парадиз» закроют на карантин, а набережную снесет очередной паводок.

И вот – устоявшийся порядок рухнул. «Парадиз» взорвали к чертовой матери какие-то вредоносные диверсанты, и, судя по всему, в ближайшую пятилетку это заведение могло не рассчитывать на реставрацию. Можно было бы, конечно, смотаться на набережную, но в теперешнем состоянии это мероприятие вряд ли было целесообразным. Во-первых, Григорий не хотел везти выбранную на вечер юную женскую плоть в другое заведение, где он чувствовал себя совсем не так комфортно, как в «Парадизе». Во-вторых, эротические подвиги зрелый возрастом Толхаев мог совершать только в приподнятом настроении, ощущая себя властелином своей судьбы и хозяином жизни. В этот вечер Григорий ощущал неуверенность в себе, необычную тревогу за завтрашний день и вообще – сомневался в своем умении трезво оценивать обстановку и просчитывать ситуацию хотя бы на пару ходов вперед.

Григорий попытался расслабиться, налил текилы и, прикрыв глаза, представил себе юную плоть в ажурном одеянии. Ничего хорошего из этого не вышло – организм никак не реагировал на эротические грезы.

– Нет, так не пойдет, – решительно отрубил Толхаев, одним глотком опустошая содержимое фужера, – никакого удовольствия при этом он не почувствовал. – Надо по-быстрому разобраться с этой дурацкой проблемой и жить дальше…

Взяв в руки рекламный буклет, Григорий Васильевич в очередной раз пролистал его, перевел взгляд на лежавшую на столе фотографию и недовольно крякнул.

– Хороша чертовка! Нет, что за чушь… Ну прямо как в третьесортном боевике – хоть убей…

На Алису Толхаев вышел через метрдотеля «Парадиза» Валеру Домашова. После того как взорвался ресторан, а вслед за этим были найдены трупы Кулькина и двух охранников, в усадьбе Саранова был создан оперативный штаб по выяснению причин случившегося и розыску злодеев. Происшествие было полной неожиданностью для Второго альянса (так в Белогорске неофициально именуют сообщество Саранов – Толхаев – Улюмов и иже с ними) и вызвало настоящую панику в рядах сообщества. В конце концов остановились на наиболее правдоподобной и неприглядной версии: Гена Кулькин втихаря от патрона занимался какими-то махинациями, «влетел на бабки» или на что-то еще столь же значительное, и на него тривиально наехали, не сумев разобраться по-тихому. К утру четверга на заброшенных дачах был обнаружен труп Жеки – начальника СБ благополучно почившего «Парадиза». Даже поверхностного осмотра было достаточно, чтобы определить, как нехорошо поступили злодеи с этим славным парнем перед смертью. Способ умерщвления Жеки и следы предшествующих умерщвлению мерзких процедур вызвали у Толхаева закономерное опасение: рабочая версия выбрана ими не правильно.

– Здесь наверняка замешана женщина, – высказал он свое мнение на утреннем совещании. – Это месть за поруганную честь – не иначе.

Однако соратники, а также подключившийся к расследованию заместитель областного прокурора Витя Манюшкин, числящийся на содержании у Саранова, легко отмахнулись от сомнений Григория Васильевича.

– Фантастика, – пренебрежительно заявил Витя. – У нас Рембо давно не водятся – времена не те. Нет, правильно мы ищем – это наезд…

Толхаев спорить не стал, но решил проверить свои сомнения. Пока пацаны Улюма вкупе с несколькими прокурорскими ребятишками и подрабатывавшими на Второй альянс ментами по результатам экспертизы искали злобных насильников, Григорий Васильевич проанализировал факты и приступил к отработке своей версии. Он вспомнил, что ныне покойный Гена не далее как во вторник появился на публике с залепленным пластырем ухом и на вопросы знакомых нехотя пояснил: попалась, мол, знойная девчонка и в пароксизме страсти откусила кусочек. В воскресенье Толхаев встречал Гену в «Парадизе» – это было часов в девять вечера, и ухо коммерческого директора было в полном порядке. В понедельник ресторан не работал. Можно было предположить, что сомнительный акт поедания уха страстной девчонкой произошел именно в воскресенье. Уцепившись за этот фактик, Григорий Васильевич нанес визит Валере Домашову и в непринужденной обстановке поинтересовался: а не было ли чего необычного в ресторане в воскресный вечер?