История войн на море с древнейших времен до конца XIX века. Том первый - Альфред Штенцель

В самом непродолжительном времени афинянин Амейнай, брат поэта Эсхила, на полном ходу выскочил со своей триремой вперед и врезался тараном в финикийский флагманский корабль, на котором находился начальник левого фланга персов, брат Ксеркса, Ариабигн. Таран застрял в правом борту триремы последнего. Ариабигн храбро перескочил на палубу афинской триремы, намереваясь взять ее на абордаж, но тут же был убит тяжеловооруженными морскими солдатами и выброшен за борт. Такое начало подавляюще подействовало на дух его эскадры. В это же время на правом греческом фланге один из эгинских кораблей, действуя аналогично, открыл наступление, и с этого момента бой начался по всей линии.

Несмотря на то, что некоторые корабли временами выходили из строя, бой со стороны греков велся в полном порядке. Они не только не мешали друг другу, а даже очень умело проводили взаимную поддержку.

Левый фланг и центр персов в начале боя держались очень стойко; правый же фланг, подвергнувшийся натиску афинян, скоро пришел в расстройство и обратился в бегство. Афиняне, воодушевленные первым успехом, ожесточенно вели нападение, действуя тараном, ломая весла неприятеля и сваливаясь с ними на абордаж. Поворотливость и малая осадка их судов, делавшие доступным для них пролив Георгия, дали им много преимуществ.

Ксеркс, наблюдавший с берега за боем, пришел в такую ярость, что велел немедленно обезглавить нескольких финикийских начальников, триремы которых пристали к берегу.

Беспорядок быстро распространился по всему правому флангу, перешел в центр и передался всему фронту. Общее расстройство персов увеличилось тем, что тесно поставленные суда сталкивались, ломали весла и теряли свою подвижность. Всему этому способствовало еще то обстоятельство, что суда второго и третьего ряда, желая отличиться на глазах у Ксеркса, стремились пробраться в первую линию и встретиться с врагом, причем теснили друг друга и налезали на суда первого ряда. Усилившийся свежий вестовый бриз окончательно лишил финикийские суда возможности маневрировать; вследствие своей высокобортности их сильно сносило ветром. Суда, сталкивались между собой, сбивались с курса и подставляли борт противнику, что было использовано греками; они умело действовали тараном, впервые применив планомерно и в самых широких размерах это наиболее действенное в бою оружие того времени. Их поворотливость и скорость, а также знание фарватера на левом фланге, способствовали целесообразному действию этим оружием. Зато в бою на некоторой дистанции преимущество оказалось на стороне финикийцев, высокобортные суда которых давали возможность успешно обстреливать с возвышенной палубы более низкие греческие триремы. Но в бою рукопашном персидские воины значительно уступали греческим гоплитам.

Отсутствие общего руководства и неподготовленность персов к совместным действиям послужили, несмотря на то, что отдельные экипажи дрались храбро, причиной того, что флот скоро пришел в расстройство. Финикийские корабли, быстро обратившиеся в бегство после первых же неудач, усилили общее замешательство, перешедшее вскоре под давлением энергично наступавших греков в панику. Каждый корабль стал думать только о своем спасении, и все устремились в открытое море через узкий пролив у Пситалии, где большое число стеснившихся судов увеличило и без того страшный беспорядок.

При этом освободился правый фланг греческого флота, против которого с персидской стороны действовали ионяне, преимущественно самосцы, сражавшиеся очень храбро. Надвинувшаяся к Пситалии масса судов заставила отойти персидские корабли, занимавшие оба входа в пролив и еще не принимавшие участия в бою. Панический страх передался всему персидскому флоту. Эгинянам, занимавший правый греческий фланг, против которого в проливе паника среди персов достигла своего апогея, представился удобный случай нанести наибольший вред противнику.

Галикарнасская царица Артемизия спаслась бегством только благодаря присутствию духа. Ее трирема, преследуемая афинской под начальством Амейная, встретив на пути карийскую трирему (принадлежавшую к персидскому флоту), не задумываясь ударила ее и посадила на глазах Ксеркса на мель, чем ввела в заблуждение как его, так и преследователя. Первый, считая карийскую трирему за врага, отнесся с одобрением к поступку Артемизии; второй, приняв ее трирему за дружественную, дал ей возможность уйти.

К концу битвы Аристид, наблюдавший за ней с берега, при первой же представившейся возможности, сев на корабли во главе сильного отряда, направился к Пситалии и овладел ею, причем персидский отряд со всеми начальниками, находившимися в близком родстве с Ксерксом, был перебит.

Этим и окончилась Саламинская битва. Греки не стали преследовать персов в открытом море. В то время, как персы устремились в Фалеронский залив под прикрытие расположенной там армии, греки собрали свои поврежденные корабли, носившиеся по воде по воле ветра и снова расположили их перед Саламином; затем вновь в полном порядке приготовились к бою, ожидая, что неприятель на следующий день повторит нападение.

Греки одержали победу, даже не сознавая, как это часто бывает, всего значения своего успеха, так как в подобных случаях трудно охватить мыслью все возможные последствия такой победы.

В материальном отношении их успех был очень велик. Персы потеряли 200 кораблей и из 400000 человек их команды спаслись лишь очень немногие, так как победители не предприняли ничего для их спасения. По имеющимся сведениям, потери греков достигали 40 кораблей; многие из их команды спаслись вплавь благодаря близости берега, но несомненно, что греков было убито бесчисленными вражескими стрелами и в рукопашных схватках.

Тем не менее, персы, потерявшие приблизительно пятую часть своего флота, располагали вдвое большим, чем греки, количеством кораблей, из которых значительное число оказалось совсем неповрежденных. Персы смело могли повторить нападение, но лучшая тактика и воодушевление многочисленных греков сломили их дух и сделали их совершенно негодными к дальнейшим действиям, что и обнаружилось в следующем году.

Греки привели в еще больший ужас самого Ксеркса, положение которого, прежде всего, требовало полного сохранения присутствия духа, но он был, по-видимому, так потрясен поражением флота, что совершенно лишился самообладания и стал думать лишь о спасении своей собственной персоны, – черта, достаточно указывающая на бесхарактерность этого деспота. Разъяренный своей неудачей, главным виновником которой был он сам, он, как уже говорилось, велел казнить нескольких финикийских начальников, по его мнению, недостаточно храбро сражавшихся, (Геродот, VIII, 90). Он сразу, в один день, потерял доверие к своему флоту, все еще насчитывавшему в своих рядах сотни кораблей, и к своему неисчислимому войску.

Для вида он велел было начать строить дамбу и наводить понтонный мост к Саламину из собранных финикийских торговых кораблей, но отказался от этого предприятия, узнав о намерении греческого флота идти в Геллеспонт с целью разрушить наведенные там мосты и отрезать этим путь к отступлению (этот слух был пущен Фемистоклом). Поэтому он немедленно отослал туда флот и через несколько дней выступил сам с войском. В Фессалии он оставил по пути 300 000 человек своих лучших войск под начальством Мардония для покорения Греции следующим летом. В дальнейшем спешном отступлении он потерял большую часть людей благодаря голоду, болезням и дезертирству и достиг Геллеспонта с остатками войска лишь на 45-й день. Мосты оказались разрушенными непогодой. Переправившись с помощью флота, уже ожидавшего его там, он благополучно вернулся в Сарды.