Миражи советского. Очерки современного кино - Антон Долин

Причина тому — удивительное мастерство немецкого актера Томаса Кречмана, сыгравшего главную роль в немецкой картине с тем же названием ровно двадцать лет назад: видимо, за эти годы он накопил такую внутреннюю энергию и силу, что запросто переиграл всех русских (не «Оскар», так «Нику» с «Золотым орлом» мы ему за это точно должны). И в этом же — высокий, отнюдь не декоративный гуманизм картины, уравнивающий противников перед лицом смерти, а войну уподобляющий землетрясению.

Одним из самых впечатляющих эпизодов фильма «Счастье мое», предыдущей картины Сергея Лозницы, русского претендента на «Золотую пальмовую ветвь», была панорама рыночной площади провинциального городка — череда безразличных, непроницаемых лиц, человеческое море, в котором утонет любой индивидуум. Новая картина режиссера «В тумане», экранизация одноименной повести Василя Быкова, на рыночной площади начинается.

Первые годы Великой Отечественной, белорусское село, площадь полупуста, никто ничем не торгует, все смотрят в центр или, наоборот, отводят глаза. Там происходит показательная казнь диверсантов. Новые власти на хорошем русском языке сообщают по громкоговорителю какие-то вести о восстановлении белорусской экономики (неуловимо похоже на речь А. Г. Лукашенко).

Камера движется плавно, не останавливаясь, не прерываясь на монтажные склейки, и замирает напротив повозки с коровьими костями в ту секунду, когда свершается экзекуция. Следует начальный титр: «В тумане».

От сравнений с другой экранизацией прозы Быкова, «Восхождением» Ларисы Шепитько, не уйти. Та история, основанная на повести «Сотников», тоже про двух партизан, про предательство, про моральный выбор. Камерная драма о большой трагедии. Но Лозница подхватывает там, где Шепитько остановилась: момент казни — лишь завязка его картины.

Если в «Восхождении» герои шли из леса в деревню, к людям, то тут всё ровным счетом наоборот: от населенных пунктов, занятых немцами, двое центральных персонажей «В тумане», Буров и Войтик, двигаются через лес обратно, в партизанский отряд. До него, как догадается любой, кто читал Быкова, им дойти не суждено.

Третий в компании — железнодорожный обходчик Сущеня, предатель. Собственно, цель экспедиции партизан — его казнь, ответ на убийство троих товарищей, которых он сдал немецким властям: их повесили, а его выпустили, тут и расследовать нечего. Сущеня повинуется беспрекословно, почти безмолвно. Только он один твердо знает, что ни в чем не виноват. Но ни его соседи, ни даже жена не верят в это; тем более не поверят два суровых мужика с винтовками. «В тумане» — история о невиновном, точно так же как «Восхождение» было историей о виноватом. И если в фильме Шепитько святой Сотников всходил на виселицу, то у Лозницы (и у Быкова: экранизация досконально следует тексту) святой Сущеня в наказание получает жизнь.

Каннский зал встретил картину сдержанными, но отнюдь не короткими аплодисментами. Возмущались в основном россияне: дескать, автор обещал, что сделает нечто противоположное всей советской и постсоветской традиции военного кино, а сам снял обычную драму на заданную тему, да еще и с литературистыми диалогами.

В самом деле, быковский язык сегодня звучит и архаично, и условно, но как раз это отделяет «В тумане» от многих фильмов-предшественников. Перед нами почти театральная пьеса о трех персонажах — в поисках автора или в ожидании Годо.

У каждого своя цель не только в жизни, но и в этой конкретной ситуации: бессюжетность монотонного похода троих обессиленных и заблудившихся людей через лес компенсируется подробными флешбэками.

Буров (Влад Абашин) сам взорвал грузовик, реквизированный немцами, и сбежал к партизанам: он ищет справедливости, но не уверен в путях ее достижения. Как формулирует его мать, «дураком ты был, дураком и остался». Войтик (Сергей Колесов), напротив, не столь принципиален, хотя не лишен житейской смекалки: мы видим, как ему удается сбежать от полицаев, сдав им с потрохами своих поставщиков-доброхотов.

С Сущеней всё проще. Он действительно никого не выдавал, хотя и в диверсии не участвовал. Он не виноват ни перед кем.

Фильмы русских режиссеров часто выпадают из общей фестивальной конъюнктуры, стоят особняком. Однако в эклектичных Каннах-2012 «В тумане» имеет двойника — новую картину датчанина Томаса Винтерберга «Охота», часть действия которой тоже происходит в лесу, где звучат выстрелы. Главная параллель, впрочем, не в этом: «Охота» тоже фильм о невиновном, в чьей вине уверены все окружающие, включая самых близких.

Симпатичного сотрудника детсада несправедливо подозревают в развращении малолетних. Обескураженный абсурдностью обвинения, он толком не пытается защищаться — и оказывается парией, отщепенцем, которого не может реабилитировать никакой вердикт суда. Даже цивилизованные современные европейцы рады отбросить политкорректность и включиться в коллективную охоту на ведьм. Что уж говорить об изнуренных голодом и войной белорусах.

Хотя ведь речь, честно говоря, не о них, а о нас. «В тумане» — пугающе современное кино при всей приглушенности красок и тщательности исторического антуража.

Интеллектуал Лозница из числа тех, кто постоянно поверяет гармонию (а чаще дисгармонию) алгеброй, за что регулярно получает упреки. «В тумане» тоже математически рассчитанное кино. Но самое важное в этой формуле остается иррациональным, непостижимым. Зачем оставаться верным себе и упрямо отказываться от компромисса со злом, если за это не получишь даже посмертной награды, если знать об отказе будешь лишь ты сам? Углубляясь в лес, всё дальше от человеческих законов и установлений, двое с винтовками не могут дать ответа, а потому и поверить. Уж слишком простой кажется разгадка этого ребуса: дюжий бородатый парень с прозрачным взглядом и косноязычной речью, чей моральный кодекс сформулирован односложным «не могу».

Последний рубеж сопротивления злу Лозница обозначает предельно четко — внутренняя ответственность перед собой, а не Богом, государством или социумом.

Молодой белорусский артист Владимир Свирский, выпускник мастерской Евгения Каменьковича и Дмитрия Крымова в ГИТИСе, в роли Сущени демонстрирует нарочитую двумерность: это идеальный и именно потому недостоверный для окружающих человек, для которого не существует внутренних противоречий. Отсюда его впечатляющая сила, зеркально отображающая силу духа: в какой-то момент он буквально несет на себе своих палачей. Прекрасные актеры заняты в ролях эпизодических, едва заметных, и если перформанс Влада Иванова в фуражке и мундире офицера SD или Юлии Пересильд в качестве жены Сущени еще заслуживают серьезного разбора, то явление Надежды Маркиной (мать Бурова) или Михаила Евланова с Борисом Каморзиным (пара полицаев) — уже своеобразные знаки, кивки в сторону, а не полноценные работы.

Но традиционной психологической игры тут и не требуется: место инженерии человеческих душ занимает этика — которая, по Лознице, и есть высшая математика.

Следующую картину Сергей Лозница собирается снимать про Бабий Яр[4].