Приют - Патрик Макграт

Эдгар с головой погрузился в работу, и Стелла уходила в себя, особенно если рядом не было Ника, а его теперь не бывало часто. Но однажды после полудня, когда Эдгар спал, Ник сказал ей, что душевное состояние Эдгара ему знакомо – все художники становятся такими, когда работа не ладится.

– Ты не становишься, – сказала она.

– Я – нет. – Ник сидел на старой кушетке в конце зала, положив локти на колени и сплетя пальцы. С губы его свисала сигарета. – Но я не истинный талант. Не такой, как он.

Стелла походила по залу, разглядывая его холсты. Живопись Ника была помпезной. Она подошла к окну. Внизу грузовик въезжал задом в ворота овощного рынка.

– А каким он бывает, когда работа идет успешно? – спросила она.

– Таким же.

Стелла нашла это забавным, рассмеялась и повернулась к Нику. Тот поднял на нее удивленный взгляд.

– Разве это смешно?

– У тебя так прозвучало.

Он задумался, а Стелла закурила, стоя у окна и глядя на него.

– Ник, у тебя есть женщина?

Он покачал головой.

– Я думала, ты уходишь к любовнице.

Ник продолжал качать головой, глядя в пол, потом бросил на нее быстрый взгляд. Стелла не поняла, что он означал, но продолжать шутку не стала. «Какой странный, заторможенный человек», – подумала она.

Однако Ник исчезал все чаще и чаще. Эдгар часами бывал молчаливым, расстроенным, и Стелла иногда становилась сама не своя от беспокойства, лишь с трудом поддерживала пламя любви, вытеснявшей все прочие чувства. Говорить об этом Эдгару она не хотела, не видела в том пользы. Таким образом, пока он работал, спал или пил, она вела с собой жуткие безмолвные битвы, и хотя они утомляли ее, она по ночам часами не смыкала глаз, слушая, как поезда грохочут по виадуку да часы отбивают время на здании парламента. Ее начала беспокоить мысль, что эти условия убивают любовь после ее первых радостей: нищета, страх, неуверенность, привыкание друг к другу. Как она могла не понимать этого? Какой дурой была, что повела себя так импульсивно, так наивно! Она думала о прежней жизни, и больница представлялась ей каким-то сказочным королевством, где всегда светит солнце, царит порядок, все знают свое место и никто не страдает от нужды; замком на скале, в стенах которого изобилие и безопасность. Стелла сознавала, что это иллюзия, однако в этой иллюзии было немало правды, и ей приносила какое-то утешение мысль о надежном прибежище, пусть существующем лишь в ее сознании. Потом она сочла нелепым, что они оба покинули это замечательное место (такой теперь представлялась ей больница) и ищут безопасности, изобилия и тепла на улице заброшенных складов.

Наконец Эдгар стал добиваться каких-то успехов. Теперь он требовал, чтобы Стелла позировала ему по четыре-пять часов ежедневно. Она видела, как из глины начинают появляться ее голова и шея, странно сплюснутые и вытянутые, но все же узнаваемые. Однако Эдгар оставался напряженным, озабоченным, и через два дня Ник исчез. Стелла чувствовала себя как никогда одинокой и невольно снова и снова обращалась мыслями к больнице – не к Максу, а к Чарли. Считала, сколько дней не видела его. Она понимала, что он тоскует по ней и вместе с тем приучается ее ненавидеть. Осознавала всю глубину страданий его отца, отдавала себе отчет в том, что повинна в этих страданиях и что чем дольше будет находиться вдали от сына, тем глубже укоренится его ненависть.

В конце концов эти переживания отразились на ее поведении с Эдгаром, и последствия оказались весьма неприятными. Когда психика художника достигает равновесия, оно бывает до того неустойчивым, что любая тревога, любое столкновение с грубой действительностью мгновенно его нарушают. Чтобы заниматься искусством, необходимо отвернуться от жизни. Чувствительность Эдгара в этом отношении была очень сильной, я считал его безупречным типом творческой индивидуальности. У него занятия искусством и сохранение здравомыслия находились в четкой, тонкой связи друг с другом. Патологическое отклонение в одном вызывало дисфункцию и расстройство в другом.

Однажды утром Стелла проснулась и обнаружила, что, кроме нее, на этаже никого нет. Эдгар раньше не выходил на улицу в светлое время суток. Поначалу она оставалась спокойной. Заварила чай, потом постирала белье над раковиной и развесила на веревке, зашла в мастерскую и открыла ставни. День был ясным, ветреным, высоко в небе неслись облака. Она походила, разглядывая рисунки, приколотые кнопками к стенам. Глина на подставке была закрыта влажными тряпками.

Стелла поднялась наверх и принялась читать старую газету. Через час ей стало не по себе от беспокойства. Эдгар не сказал ей, куда пошел, надолго ли, и было нетрудно вообразить еще одну случайную встречу с полицией, на сей раз без покрова темноты. Как знать? Эта мысль неожиданно потрясла Стеллу: как ей узнать, если он попался? Собственная беспомощность начала ужасать ее. Без этих двух мужчин она бы пропала. Она зависела от них полностью. В их соглашении оказался изъян, нужно думать о подобных непредвиденных обстоятельствах, он больше не должен ее покидать.

К полудню Стелла пришла в отчаяние. Решила, что Эдгар наверняка в руках полиции, рассердилась на него, но смутно догадывалась, что это результат беспокойства – точно так же она сердилась на Чарли, когда мальчик часами пропадал на болоте. Было ошибкой вспоминать о сыне: теперь, когда она, казалось, потеряла и Эдгара, у нее не было душевных сил противиться чувству вины, которое вызывала мысль о Чарли. В конце концов Стелла почувствовала, что не может больше оставаться в мастерской, и побежала вниз по лестнице.

Что она собиралась делать, Стелла не помнила, но помнила поспешность, внезапную жуткую уверенность, что, ничего не делая, теряет все. Может, предположил я, ты собиралась вернуться в больницу, но Стелла покачала головой. Она в панике быстро спустилась по ступенькам, оступаясь, пронеслась по коридору, выбежала на солнечный свет.

И угодила прямо в объятия Эдгара.

– Господи, что с тобой?

Стелла осознала, в каком она виде: без плаща, без шляпки, нечесаная, с отекшим, немытым лицом. Паника ее улеглась, она позволила Эдгару помочь ей подняться обратно по лестнице.

Эдгар был очень недоволен ее поступком.

Она стала объяснять, что была уверена – его схватила полиция. Эдгар отошел от нее и принялся расхаживать по мастерской, хмурясь, покусывая ноготь большого пальца и бросая на нее злобные взгляды. Таким Стелла его еще не видела – он всегда мог понять ее, когда она начинала тревожиться, и успокоить. Стелла недоумевала, что с ним.

– Тебе этого хочется? – спросил он.

Стелла уставилась на него. Он стоял посреди мастерской, устремив на нее холодный взгляд.

– Нет! Как ты мог так подумать?

– Тебе не хватает прежних удобств.

Теперь Эдгар стоял у стола и бессмысленно листал свои наброски, не глядя на нее и продолжая покусывать ноготь.

– Я думала, что тебя схватили. Что я осталась одна.