Орел и Ворон - Даниил Сергеевич Калинин

Вслед за тем появился в южном порубежье Иван Болотников — боевой холоп, ушедший в свое время на Дон, выбившийся в казачий атаманы и попавший по итогу в турецкий плен. Османы посадили Ивана на галеры, на весла — говорят, что участь похуже каторги будет! Но Болотникову повезло: корабль турецкий был захвачен в бою католиками, рабов освободили, и Иван отправился на Родину. А уже в Польше, в Сандомире, он увидел «чудом выжившего Дмитрия», чьим воеводой назвал себя, прибыв на юг!

Служивые люди охотно пошли под его знамена, пошел и я — чего уж там скрывать… И бился со своими. Правда, до рукопашных дело не доходило, в основном стреляли из пищалей — но так ведь все одно, с братьями бились, братьев убивали! Паскудный был год…

С тех пор не могу отделаться от ощущения, что душа моя словно в грязи извалялась, что под спуд ее положили, и давит он на сердце, этот спуд, давит…

И только когда Москву в осаду взяли, только тогда глаза у многих восставших-то и открылись. Да потому и открылись, что патриарх Гермоген во всеуслышание призвал остановить братоубийственную войну! И объявил, что Самозванец был убит, и что Болотников в Сандомире мог видеть кого угодно — но только не истинного сына царя Иоанна Васильевича!

Так вот служивые люди, кто в битвы прежде прочих вступал и битвы выигрывал, те призадумались. Зато воровские казаки, во множестве прибившиеся к настоящим донским, запорожским да терским казакам, никого не слушали — им бы лишь Москву было взять, да погулять в ней вдоволь, насытив свою разбойную натуру! Те ведь похуже ляхов будут душегубы: им что ребенка зарубить, что комара прихлопнуть — все равно… Так вот, поползли слухи, что новым царем хотят поставить «царского племянника», терского атамана Илейку Муромского — еще одного самозванца! И что казаки да воры желают всех дворян подчистую вырезать! Но так ведь наши-то дети боярские — они ведь тоже какие-никакие, но дворяне…

А потому не случайно главные вожди служивых людей переметнулись на сторону Василия Шуйского — и Прокопий Ляпунов, и Истома Пашков, под Ельцом разбивший рать Воротынского! Вот и я последовал за вожаками вместе со своими стрельцами… А воры, лишившись главной ударной силы, вскоре были разбиты под Москвой.

После того мою сотню присовокупили к рати князя Михаила Скопина-Шуйского, и под его началом мы отличились в сечи на реке Вороньей. Тогда мои ратники со мной во главе одними из первых добрались до засеки, за которой укрылись воры — под огнем самопалов и падающих на головы стрел добрались! Залпом в упор мы отогнали ворога от укреплений, бердышами прорубили в них просеки — а после схватились на саблях с воровскими казаками… Князь отметил меня, наградил после боя булатным турецким киличем — и быть бы мне сейчас головой цельного стрелецкого приказа, коли бы не личное участие в восстании!

Но Михаил Скопин-Шуйский меня запомнил. И когда потребовался ему опытный стрелецкий командир, то князь позвал меня с собой — на Новгородчину. Случилось это, когда воры, ляхи и запорожцы уже осадили Москву, встав лагерем в Тушино… И я с десятком моих самых верных и преданных стрельцов, бывших со мной и под Добрыничами, и на Вороньей, и не хуже меня управляющихся с лошадьми (вновь земной поклон батьке за науку ратную, за то, что и с конями научил ладить да верхом ездить!), отправились вместе с Михаилом собирать новую рать да встречать немецких и свейских наемников… Так вот за зиму я действительно собрал и выучил новую сотню, своих стрельцов поставив десятниками — и при штурме воровского лагеря под Тверью мои орлы показали себя весьма достойно! Хотя и не обошлось без потерь — четырнадцать сильно пораненых, да девятеро убитых стрельцов мы не досчитались после схватки с черкасами…

— Тимофей Егорьевич, Тимофей Егорьевич! Поспеши к княжескому шатру, тебя сам Михаил Васильевич к себе вызывает!

Ход моих размеренных мыслей прервал подбежавший Никола, горнист сотни — совсем еще юный молодец, сирота. Подобрал я его в Новгороде, молящего принять в приказ — вспомнил собственные злоключения… Прекратив наблюдать за занятиями крестьянского пополнения, позавчера принятого в стрельцы (отбирал людей я лично, самых толковых привечал!), я обратился к горнисту, внутренне похолодев:

— Что случилось?! Поляки на нас идут?!

Белесые брови Николы поползли вверх, а глаза его изумленно и немного испуганно округлились:

— Да что ты, господин сотник, пужаешь! Вон он, посланец, лично за тобой князем направленный — мне и сообщил о княжьем повелении. А еже ли бы поляки на нас пошли, так ведь все войско поднимали бы, в барабаны били, горны играли!

Я усмехнулся, покачав головой:

— И то верно… Ну, тогда поспешу, раз Михаил Васильевич к себе призвал!

Глава 8

…— Первый ряд, коротким — коли! Второй и третий, длинным — коли!!!

Вместе с княжеским гонцом проходя мимо вчерашних крестьян, коих теперь обучают ратному искусству пикинеров, я в очередной раз отметил про себя, что войско наше спешно готовится к будущему сражению. Даже суматошно. Но, а как иначе?! Без шведских наемников сил у князя сразиться со Зборовским и Сапегой явно недостаточно… Люди-то есть — люди, готовые до последнего с врагом драться, живот свой положить за други своя! Однако же одно дело готовность умереть в бою, и совершенно другое — ратная выучка.

Вон, под Тверью — чтобы мы делали, если бы не немецкие пикинеры? Допустим, поместная конница в бою с татарами хороша, спору нет. Но здесь, на русском севере, ей не хватает пространства для маневра — все же не степь. Да и вражеские мушкетеры вполне способны наших конных лучников держать на почтительном расстоянии, не дозволяя крутить «хороводы» и засыпать врага стрелами… Опять же, первые ряды немецких пикинеров облачены в панцири-«кирасы», и те от стрел защищают неплохо — а служат пикинеры с обеих сторон. Нет, конечно, ногу-то стрела ранит, как и руку, в лицо попадет, мало не покажется — но от падающей сверху стрелы шелом немецкий защитит, а грудь и живот копейщиков надежно прикрывает кираса… Наконец, под Тверью наша поместная конница дралась с всадниками-черкасами и легкой шляхетской кавалерий, потому и устояла.

А вот если бы ударили гусары в лоб, да не успели бы наши в стороны разойтись (а там и места для маневра не было!), то как пить дать — протаранили бы они детей боярских, отбросили