Тайна острова Солсбери - Сергей Зверев

– Мы знакомы с похожей техникой, – посмеивается Степаныч. – Приходилось работать и на более крупных типах. Эта промывает не более сорока тонн в час, верно?

– Верно. Это хорошо, что у вас есть опыт…

Пока профессионалы обменивались мнениями, я подхожу к краю площадки и осматриваю нижнюю часть ствола шахты. Он плохо освещен, и тем не менее мне удается оценить его форму, размеры, стены и начинку.

Диаметр не превышает восьми метров, выше площадки расположены какие-то камеры, механизмы, канализационные трубы, арматура, стяжки…

Я не разбираюсь в устройстве шахтных стволов, не понимаю предназначения всех этих штуковин, поэтому перевожу взгляд вниз, где метрах в десяти-двенадцати поблескивает вода. По ее поверхности расходятся круговые волны и мелкая рябь от стекавших из канализационных труб нечистот. Именно нечистот, потому что снизу поднимается жуткая вонь. Теперь я верю, что сюда сбрасывается содержимое всех сортиров, столовых, душевых…

– Осторожнее, – предупреждает бригадир. – Тут довольно опасное местечко – край размывочной площадки выходит на подстволок, а ограждения нет. Упадешь, считай, пропал.

Подойдя к электрическому щитку, вмурованному в бетонную стену, он поднимает рычаг рубильника. Включаются лампы и направленные вниз прожекторы. Подстволок осветился ярким желтоватым светом.

– Почему пропал? – еще раз заглядываю за край площадки. – Разве оттуда трудно вытащить человека? Там, кажется, имеется даже лесенка.

– Уровень воды в подстволке постоянно меняется и до лесенки не всегда можно дотянуться. А водичка ледяная – ноль градусов. Десятиминутного купания достаточно, чтобы остаться инвалидом на всю жизнь.

«Ну, это ты хватил, – усмехаюсь, покидая край площадки. – Мне и моим ребятам из

«Фрегата» приходилось принимать ванны при такой температуре и подольше».

– Скажите, Вениамин, а что такое «подстволок»? – подает голос Чубаров.

– Подстволок – это нижняя часть ствола. Ее по-разному называют: и зумпф, и отстойник, и подстволок. Он хорошо укреплен железобетоном, чугунными тюбингами…

– Вениамин переходит к делу: – Ну, а теперь давайте я распределю вас по местам. Пора браться за работу…

* * *

Меня определили на тачку для подвоза из грузовой клети породы. Хлипкий Чубаров с низкорослым Антохой встали с лопатами к мойке. Пожилой Степаныч принимал на высоком конце мойки очищенный минерал. Ну а мы с Серегой и Гошей гоняли по узкой петле с тачками.

Смотреть по сторонам было некогда, однако троицу соседей по жилой комнатушке я все-таки узнал.

«Так вот где они сегодня вкалывают, – подумал я, поднимая по наклонному тоннелю пустую тачку. – Покалеченный Стив лежит в медблоке, а уголовник Крапивин, цыган Бахтало и «шестерка» Копчик пристроились на тридцатом уровне…»

Узнал их и Чубаров.

– Будьте осторожны, Евгений Арнольдович, – шепнул он, когда я притаранил очередную тачку породы. – Наши соседи тоже работают здесь.

Я утер рукавом вспотевший лоб.

– Заметил…

Мы пропахали без перерывов несколько часов. Соседи по жилой комнатушке вели себя сносно – молча бегали мимо с тачками и ничем, кроме косых взглядов, своей ненависти ко мне не выдавали.

То ли приличная нагрузка в предыдущие пять дней вернула организму выносливость, то ли работа на тридцатом уровне была не слишком утомительной, но усталости я не чувствовал. В гору я толкал пустую тачку, затем не спеша наполнял ее породой, так как наполненные клети иногда задерживались. Тяжелую тачку приходилось притормаживать, дабы она не разгонялась по наклонному тоннелю. Ну, а внизу перегружать породу помогал бывший врач. Так что к обеду я не вымотался и ощущал себя довольно сносно.

– Давайте по последнему рейсу и на обед, – дает команду бригадир.

Толкаю тачку в гору, надеясь поскорее обернуться назад и покончить с первой половиной рабочего дня.

Грузовая клеть только что прибыла. Откинув решетку, хватаю лопату и за три минуты набрасываю полную тачку породы. Внизу поджидает Чубаров…

– Кажется, отстрелялись.

– Да, – тяжело дышит доктор, – дождемся остальных, и можно идти на обед…

Рабочие подкатывали тачки и высыпали последнюю породу на нижний лоток. Ее следовало передвигать ближе к вращающимся шнекам, и я принимаюсь помогать приятелю.

Несколько минут ударного труда на краю площадки перед часовым обеденным перерывом отчасти притупляют бдительность. Я отчаянно загребаю лопатой породу и не замечаю, кто мельтешит рядом с мойкой, кто стоит рядом…

Вернулся в реальность я лишь тогда, когда почувствовал сильный толчок и, потеряв равновесие, шагнул вправо.

Нога не находит опоры. Выронив лопату, я взмахиваю руками и… лечу вниз.

Российская Федерация, архипелаг Земля Франца-Иосифа, остров Солсбери. Шахта. День шестой

Вам когда-нибудь доводилось прыгать в воду с большой высоты – ну, хотя бы с десятиметровой вышки в бассейне? Когда смотришь на вышку из воды или с бортика бассейна – высота не впечатляет. И совсем другое дело – оценивать ее, глядя вниз.

Ты стоишь на краю вышки, собираешься с духом, готовишься, мысленно представляешь полет, удар о поверхность, вхождение в воду… Потом делаешь единственное движение, задавая телу определенную скорость вращения, и… больше от тебя ничего не зависит.

В общем, к чему это я? А к тому, что мне очень нравится по доброй воле и в соответствующих условиях прыгать с десятиметровых вышек или высоких скал. И столь же сильно не нравится, когда меня к этому принуждают.

Через мгновение свободного полета я начинаю соображать и отдавать команды мышцам.

«Так… высота относительно небольшая, и сильного удара не последует, – проносятся в голове обрывки мыслительного процесса. – Войти в воду правильно не получится, не вижу поверхности. Значит, нужно успеть сгруппироваться. Лишь бы на небольшой глубине не торчали скалы…»

Обхватываю согнутые в коленях ноги, прижимаю к ним голову.

Удар. Резко распрямляюсь, не позволяя телу уйти слишком глубоко.

Останавливаюсь, слегка тюкнувшись спиной о наклонный край непонятной возвышенности. Чувствую себя нормально: конечности целы, ушибов нет, голова работает. Чутко отреагировав на давление, организм подсказывает глубину: около четырех метров. Дна не достал. Ну и слава богу…

Вокруг темень – невозможно разглядеть ни одной детали.

Включаю в работу мышцы, начинаю грести. В этот момент уходит невероятное напряжение, связанное с вынужденным полетом, с его финалом в виде не слишком мягкого приводнения. Зато возвращается способность оценивать внешние условия.

Лучше бы она не возвращалась, ибо водичка на дне ствола действительно ледяная, а на ее поверхности колышется слой того, что вытекало из канализационных труб. Вынырнув, я в полной мере ощутил и смертельный холод, и невыносимую вонь, от которой организм выворачивало наизнанку.