Большая книга ужасов. 54 - Елена Артамонова

— Только до завтра, Вика. Иначе мама рассердится, она не любит, когда без разрешения что — то уносят из дому. И смотри — не испачкай страницы.

— Буду беречь, как зеницу ока.

— Света! — Услышав голос матери, Акулиничева отдала мне книгу и побежала вперед, протискиваясь среди одевающейся и прихорашивающейся толпы.

Меня никто не встречал. Это было естественно — мама возвращалась домой в половине восьмого, а у папы как раз сегодня началось дежурство. Маньяков я не боялась, но в душе затаилась легкая досада — родители встречали не только Светку и Таньку, но даже Сережку Ивойлова.

— Барышева, составь компанию! — крикнул спускавшийся по лестнице Петька Толкачев. — Нам по пути. Я как раз собирался в фотомагазин купить кое — какие реактивы.

— Ты все еще возишься с черно-белыми пленками? Это же так хлопотно и сложно.

— Зато интересно. Опускаешь белый лист в кюветку, и на нем проступает изображение. Видела когда — нибудь такое?

— Только в кино.

— На следующей неделе я собираюсь печатать снимки. Хочешь посмотреть?

— Спасибо, приду. Если отпустят. Теперь вечером из дому просто так не выберешься.

— Можно работать и днем. У нас в ванной комнате дверь обита специальными прокладками, не пропускает света. Приходи в воскресенье часов в двенадцать.

— Ладно… — я помедлила, обрадованная возникшей идеей, — слушай, Петька, а ты можешь переснять фото с книги?

— Могу. Но качество будет неважное. Фото, напечатанное типографским способом, состоит из множества точек. Если их переснять и увеличить, ничего хорошего не получится.

— Неважно. Ты сделаешь снимки до завтра?

Вместо того чтобы последовать домой в сопровождении Петьки, я отправилась к нему в гости. Квартира Толкачевых производила странное впечатление, немного напоминая склад утильсырья. Старые приемники, телевизоры, непонятные железяки основательно загромождали помещение. Все это хозяйство принадлежало деду Петьки, Петру Филимоновичу, который, выйдя на пенсию, посвятил жизнь созданию хитроумных, но не слишком работоспособных приспособлений. Яркая жизнь Петра Толкачева-старшего могла бы послужить темой для увлекательной книги. Сразу после школы он пошел на флот, потом, подучившись, стал корабельным радистом. За несколько десятилетий Петр Филимонович успел объездить весь мир, пережить множество приключений и передряг, где — то потерял половину указательного пальца левой руки и приобрел легкую хромоту. Именно от деда Петька перенял склонность к технике и стойкий, граничащий с упрямством скептицизм. Пока Петька возился со штативом и фотоаппаратом, я бродила по комнате, разглядывая все, что попадало в поле зрения. Потом протянула ему каталог:

— Тебе ничего не напоминает эта картина?

— Пятна на небе? Ты хочешь сказать, что она имеет отношение к тому месту, где мы были?

— Не только. Видишь две маленькие фигурки на скале — это Сережка и Светка.

— Возможно, ты раньше видела репродукцию, и воображение…

— Нет, Петька. Светка показала мне ее часа четыре назад.

— Значит, этот образ создало подсознание Акулиничевой. Допустим, телепатическое…

— Может быть, — я перебила Толкачева, опасаясь длинных рассуждений о логике и здравом смысле, — но черные пятна появлялись везде, в том числе и в самом Коридоре, к которому Светка не имела никакого отношения.

Аргументы Толкачева, как всегда, звучали убедительно, но признавать случившееся простым совпадением мне не хотелось. Картина оставалась единственным документальным подтверждением существования разорванных миров Незнакомца, и этим следовало как — то воспользоваться… Если честно, я разозлилась на здравомыслящего Петьку и неожиданно для себя спросила:

— Что будем делать с Мишкой и Юркой?

Он не удивился, только слегка нахмурился и ответил:

— Я все время думаю об этом. Дедушка говорит — товарищей не бросают, даже мертвых. Всегда выносят с поля боя.

— Он же не воевал.

— Просто это его жизненный принцип. И я с ним согласен.

— А я ничего не могу решить. Как вспомню жуткий склеп — волосы начинают шевелиться. Неужели придется идти туда вновь? Иногда кажется — проще все забыть, а иногда думаешь — надо поторапливаться, пока они не окаменели.

— Вдвоем нам не справиться. Должны идти все.

— И Светка с Танькой? Окажись здесь Зизи, она бы непременно пошла. Возможно, согласится Сережка, но не девчонки.

Телефонный звонок, сопровождавшийся миганием лампочек, прервал разговор. Толкачев взял трубку:

— Барышева, это тебя.

Голос у мамы был испуганный. Оказывается, позвонив с работы, она никого не застала дома и теперь, бросив все дела, обзванивала знакомых и готовилась к самому худшему. Она велела мне оставаться у Толкачева и возвращаться домой только под ее конвоем. Все эти ненужные предосторожности, столь любимые взрослыми, осложняли и без того нелегкую жизнь, мешая нормально передвигаться по городу.

Серьезный разговор с Ивойловым и девчонками пришлось отложить до лучших времен — абсолютно неожиданная для начала четверти контрольная по биологии перечеркнула все планы. Несколько дней класс дружно зубрил пройденное за первое полугодие, списывал друг у друга конспекты, целиком и полностью вырубившись из нормальной жизни.

Выспаться накануне контрольной мне не удалось — зубрежка растянулась едва ли не до часу ночи. А около восьми утра, зевая на ходу и машинально повторяя определения из учебника, я уже брела к школе. Сонный мозг не среагировал на предупреждающие знаки, и дыра люка оказалась в опасной близости от занесенной для очередного шага ноги… Рабочий в оранжевой каске и спецовке, высунувшись по пояс из-под земли, начал ругаться, но неожиданно охнул, взмахнул руками и исчез в глубине колодца. Послышался протяжный, замирающий вдали крик. Наверное, рабочий поскользнулся и сорвался с лестницы. Его напарник выскочил из тарахтящей поблизости машины и бросился к люку. Я подошла ближе. Из-под земли было слышно, как рабочий звал упавшего напарника. Это показалось странным — сорвись тот с лестницы, его бы не пришлось разыскивать. Парень в оранжевой каске вылетел из люка, словно ошпаренный:

— Девочка, ты что — нибудь видела?

— Он хотел меня обругать, всплеснул руками и исчез. Потом донесся крик. А что случилось?

— Там кровь. Только кровь, и никого нет. Вызови милицию и «Скорую».

Я резво побежала на поиски ближайшего телефона. А на обратном пути плотная толпа зевак так и не позволила мне вновь приблизиться к злополучному колодцу. То, что я была единственным свидетелем происшествия, почему — то никого не интересовало. Надежда получить какую — нибудь справочку, объясняющую мое опоздание, угасла, и я с тяжелым сердцем отправилась на расправу к Наталье Александровне.

Неприятности в школе отвлекли от трагического события, и только вечером у меня появился повод вспомнить о нем вновь. Местные новости снова подлили масла в огонь — по телевидению сообщили об очередных пропавших без вести. Сперва на экране возникло фото сгинувшего на моих глазах рабочего, а потом — пышноволосой девушки с красивыми глазами. Она тоже ушла из дому и не вернулась. Голос за кадром перечислял приметы — плащ цвета морской волны, синяя юбка, белые сапожки и шарф… Наверное, это можно было назвать озарением — в моем не слишком искушенном решением головоломок мозгу возникла неожиданная догадка. Точнее, в глазах — яркие пятна цветов: оранжевый, синий, алый… Праздник, карнавал, зловещее веселье… Ассоциации выстраивались в цепь, и я почти не сомневалась, что разгадала тайну маньяка. Он выбирал жертв по одежде, обращая внимание только на яркие цвета. Это не противоречило моим скудным знаниям о повадках серийных убийц — известно, что они часто зацикливаются на чем — то одном, например, на черных колготках или пионерских галстуках… Я вышла в прихожую, зажгла свет. На вешалке висели мамина темно-коричневая дубленка, папино черное пальто, моя куртка из темно-серой замши. Похоже, нашей семье ничто не угрожало. И тут возбуждение внезапно спало, то, что совсем недавно казалось важным, едва ли не гениальным, предстало совсем в ином свете. Люди, работавшие в милиции, были умнее меня и скорее всего, проанализировав факты, давно отвергли такой вариант поведения маньяка. Я не хотела выглядеть доморощенным Шерлоком Холмсом, но потом все же решила сообщить друзьям о своих догадках. Просто так, на всякий случай.