Будет все, как ты захочешь - Мила Серебрякова

– Филипп не бездельник, у него есть работа.

– Работа? Тебе самой не смешно? Что это за работа, если он беден как церковная мышь? На какие средства он собирается обеспечивать Томку? Или хочет, чтобы она превратилась в домработницу и до конца жизни простояла у плиты в какой-нибудь коммуналке.

– Вы к нему несправедливы.

– Мне нет до него никакого дела, душа болит за дочь. Наломает дров, а потом локти кусать станет. Посмотри, – Кира Вениаминовна осмотрела гостиную, – тебя окружает роскошь. Ты живешь в коттедже. Одна! А чем моя Томка хуже, она тоже заслуживает самого лучшего. Сможет ее бездарь когда-нибудь купить такой дом? Ни в жизнь! У него кишка тонка.

– Насильно вы не заставите Тамару расстаться с Филом, они любят друг руга.

– Посмотрим. Я не собираюсь сидеть сложа руки, видя, как единственная дочь затягивает петлю на шее.

Катарина решила вмешаться. Кашлянув, она с нескрываемым раздражением проговорила:

– Вашей дочери двадцать два года, глупо рассчитывать на то, что она будет прислушиваться к вашим советам.

Кира Вениаминовна вспыхнула:

– А ты вообще кто такая?

– Катарина моя соседка, – быстро вставила Лика.

– Соседка, – передразнила разгневанная фурия. – У твоей соседки и детей, наверное, нет. Ей чужды материнская забота и переживания. Конечно, раздавать советы всяк горазд, когда его это не касается. Знаете, что я вам скажу, милочка. Нарожайте сначала своих деток, воспитайте их, вложите в них душу, отдайте им все без остатка, а потом, когда они начнут платить вам черной неблагодарностью, мы с вами поговорим.

Копейкина вышла в столовую.

– Слишком деловая у тебя соседка, – злилась Кира и, повысив голос, заявила: – Пусть лучше свои проблемы решает, а в чужие не суется.

Далее последовали слезливая речь и театральные закидоны: наигранные охи-ахи, закатывание глаз и, разумеется, имитация сердечного приступа.

– Лика, милая, помоги мне! Посмотри на меня, я превратилась в больную женщину со скачущим давлением и ноющим сердцем. Томка должна вернуться домой, на свою законную жилплощадь.

Анжелика возражала, приводила свои доводы, она даже умоляла оставить Тамару и Филиппа в покое. Но ее старания не возымели должного результата.

Кира Вениаминовна встала с кресла, а потом внезапно рухнула на колени.

– Лика, я жутко унижаюсь перед тобой, ну войди в мое положение. Не отнимай у меня дочь, посодействуй.

Под ее бешеным напором, вперемешку с визгами и унижением, Назарова сдалась.

– Я поговорю с Томой. Выгонять из дома не буду, но постараюсь объяснить, что она должна вернуться к вам. Гарантию дать не могу, вы прекрасно знаете ее характер.

– Спасибо, Лика. Увидишь, пройдет время, и Томка меня благодарить станет. – Слезы моментально высохли, и теперь Кира Вениаминовна светилась от радости. – Заставь, помоги подруге, не позволь ей скатиться на самое дно. Я на тебя надеюсь, дорогая.

Проводив мать подруги, Анжелика прислонилась спиной к двери и тихо прошептала: – Одни родители хлопочут над своими чадами до глубокой старости, другие и вовсе не занимаются воспитанием. Интересно, кому в конечном итоге везет больше?

Три часа ночи.

Лизавета запрыгнула на кровать свекрови и тихой поступью приблизилась к дремавшему Парамаунту. Усевшись рядом с персом, Лизка начала будить кота своей мощной лапкой. Сначала она положила лапу ему на спину, затем пару раз потыкала в бок. Парамаунт не придал «нежным» прикосновениям никакого значения. Открыв на мгновение глаза, перс замурлыкал и продолжил наслаждаться сновидениями. Естественно, Лизавету такой расклад не устраивал. Ей приспичило поиграть. Здесь и сейчас. И плевать, что Парамаунт спит, она не привыкла отказывать себе в маленьких радостях. Выждав минут пять, Лизавета выпустила острые коготки и со всего размаху саданула Парамаунта по уху. Кот вскочил, выгнулся дугой, зашипел, и… игра началась.

Лизка метнулась на пол, он за ней. Лизавета прыгнула на кресло, Парамаунт не отставал. А вот когда десятикилограммовая Лиза вскарабкалась на горячо любимую хозяйку, перс замер как вкопанный. Он уже понял, сейчас начнется извержение вулкана. Ждать, когда в него полетят все подручные средства – начиная от подушек и заканчивая будильником, кот не собирался. Забившись под кровать, Парамаунт навострил ушки. Но вот странность, Розалия бездействует. Она не орет, не матерится, а самое главное, не обзывает Парамаунта блохастым мешком.

Удивилась и Лизка. Когда она восседала на свекрови, Станиславовна открыла глаза и молча, ни пророня ни звука, аккуратно положила питомицу в ноги.

Лизавета пребывала в растерянности.

А Розалия, присев на кровати, жутко захотела пить. Как назло, стакан, покоящийся на прикроватной тумбочке, был пуст. Свекровь сжала кулаки.

В любую другую ночь она не задумываясь бы сунула ножки в туфли на шпильке, которые всегда стояли у кровати, нахлобучила на головку один из своих многочисленных эксклюзивных паричков и, с шумом распахнув дверь, отправилась бы вниз. Задумываться о том, что Катка с Наткой спят, было не принято. Это вообще не бралось в расчет. Розалия могла стучать каблуками, хлопать дверьми, наорать на кошек – и чувствовать себя при этом превосходно.

Но теперь… Когда за стенкой спит глыбоподобная Гликерия Модестовна, вбившая себе в голову, что жизни свекрови постоянно грозит смертельная опасность, Розалия боялась и шагу ступить в ночной тьме, дабы не разбудить Шухеровскую.

А прецеденты уже случались. Взять хотя бы позавчерашнюю ночную вылазку Натальи из спальни. Услышав шаги, Гликерия вылетела из комнаты со скоростью пули и с криками «Стоять! Руки за голову!», повалила Натку на пол, приняв ту за вооруженного грабителя, который вознамерился прирезать свекрищу. Ну Натку, слава богу, откачали, но страх ночных шествий по коттеджу возрос во сто крат. Катарина, зная свою привычку по нескольку раз за ночь просыпаться и припадать губами к стакану с водой, на всякий случай брала с собой пакет сока. Натка проделывала то же самое, а Розалия… Вот, например, сегодня ее стакан оказался пуст.

Жажда усиливалась, свекровь продолжала сидеть на кровати, тупо уставившись на озадаченную Лизавету. В конце концов, придя к мысли, что без воды уснуть не удастся, она начала действовать.

Вместо туфель на шпильке – вот так номер! – она выудила из-под кровати мягкие розовые тапочки с симпатичными мордашками хрюшек. Для Розалии подобное действие приравнивалось к изощренной пытке. Она всегда и везде дефилировала на десятисантиметровой шпильке, не позволяла себе спуститься вниз без каблуков даже глубокой ночью. Поэтому сейчас, стоя в центре спальни в мягких тапках, чувствовала себя отвратительно.

Наплевав на парик – если она собирается проникнуть на кухню инкогнито, он вряд ли понадобится, – Розалия медленно приблизилась к комоду.