Заживо погребенные - Иэн Рэнкин

Есть только дело Рико Ломакса… и его собственное участие в нем. А причина тревоги в том, что Джон Ребус знал о Рико Ломаксе больше, чем рассказал.

Намного, намного больше.

А знает ли это Стрэтерн? А не работал ли Грей на Стрэтерна?…

Ребус стал подниматься по лестнице, шагая сразу через две ступеньки. Тяжело дыша, он поспешно шел по коридору, направляясь туда, откуда недавно вышел. Не постучавшись, он резко распахнул дверь, но начальника полиции в аудитории не было. В аудитории Андреа Томсон не было никого.

Стрэтерн, должно быть, шел сейчас в главное здание, в замок. Дорогу туда Ребус знал. Он шагал широко и быстро, не замечая молодых слушателей с их учтивым приветствием «сэр». На мгновение Стрэтерн задержался, рассматривая один из стендов, окаймляющих стены главного коридора, окна которого выходили на опустевший сейчас парадный плац. Ни стула, ни парашюта, ни ярко-красных полотнищ, перекрещивающихся в форме буквы X.

– Одну минуточку, сэр, – негромко произнес Ребус.

Стрэтерн посмотрел на него широко раскрытыми глазами и рывком открыл ближайшую дверь. За дверью был конференц-зал, заполненный рядами стульев с прикрепленными к спинкам пюпитрами для письма. В зале не было ни души.

– Ты что, хочешь раскрыть себя? – набросился на него Стрэтерн.

– Я должен знать о них более подробно, – ответил Ребус. – Обо всех троих.

– Я думал, мы обо всем договорились. Чем больше ты знаешь, тем сильнее могут быть их подозрения…

– Когда они взяли деньги? Как узнали про них? Как получилось, что эта троица оказалась вместе?

– Джон, ничего этого не отражено в отчетах…

– Но должны же быть какие-то записи. Что-то ведь должно быть.

Стрэтерн смотрел на него затравленным взглядом, словно боясь, что их подслушивают. Ребус был уверен в одном: если вся эта история с Берни Джонсом просто ширма, то никаких данных, никаких записей…

– Хорошо, – тихо, почти шепотом, произнес Стрэтерн. – Я достану все, что смогу.

– Сегодня вечером, – добавил Ребус.

– Джон, это может не…

– Сэр, мне все это нужно сегодня вечером. Казалось, Стрэтерна била дрожь.

– Самое позднее – утром.

Оба неотрывно смотрели в глаза друг другу. Ребус как бы нехотя кивнул. Он думал о том, дал ли он Стрэтерну достаточно времени, чтобы состряпать липовое дело. Наверное, нет.

Утром будет видно.

– Если возможно, сегодня вечером, – сказал он и пошел к двери. На этот раз он направился прямо в свою комнату, где лежала желанная пачка сигарет.

– А где ваш приятель-гомофоб? – спросил Доминик Манн.

Шивон и Манн сидели друг против друга за маленьким столиком у окна в кафе на западной окраине. Он размешивал свой декофеинированный кофе с молоком, а она сделала один глоток двойного эспрессо и теперь ощущала во рту мелкие частицы кофейных зерен. Чтобы избавиться от неприятного привкуса, она достала из сумки бутылку с водой, которую принесла с собой.

– Вы это заметили, – улыбнувшись, сказала она.

– Я заметил, что он старался не встречаться со мной взглядами.

– Может, он просто стеснялся, – предположила Шивон.

Она глотнула воды из бутылки и, прополоскав рот, проглотила. Манн посмотрел на часы, которые носил циферблатом к внутренней стороне запястья. Она вспомнила, что ее отец носил часы так же, а когда она однажды спросила, почему, ответил, что так стекло меньше царапается. Хотя стекло на его часах было почти непрозрачным из-за царапин и потертостей.

– Я должен открыться в десять, – объявил антиквар.

– Вы что, не собирались на похороны?

Она имела в виду похороны Эдварда Марбера, начавшиеся почти полчаса назад в Уарристонском крематории.

Манна передернуло.

– Мне этого не вынести. И я почувствовал невероятное облегчение от того, что вы дали мне повод не присутствовать.

– Рада была помочь.

– Итак, чем могу быть вам полезным?

Две верхние пуговицы его рубашки были расстегнуты, и он просунул в раскрытый ворот согнутый указательный палец.

– Я все думаю об Эдварде Марбере. Если он обманывал… то как он это делал?

– В зависимости от того, кого он обманывал: покупателя или художника.

– Давайте рассмотрим оба случая.

Манн сделал глубокий вдох и приподнял одну бровь.

– Пять минут, вы сказали?

Шивон улыбнулась:

– Может, потребуется и меньше, смотря как быстро вы будете говорить.

Манн вытащил палец из-за ворота рубашки и снова принялся мешать свой кофе. Похоже, он вообще не собирался его пить. Когда он говорил, взгляд его то и дело останавливался на окне. Конторские служащие, шаркая ногами, спешили в свои офисы.

– Понимаете, торговцы живописью могут надувать потенциальных покупателей разными способами. Можно преувеличить известность художника или редкость и ценность работы покойного живописца. Вы можете предложить подделку – именно такие случаи обычно попадают на первые полосы…

– Вы же не думаете, что Марбер продавал подделки?

Манн задумчиво покачал головой.

– С крадеными полотнами он тоже не связывался. Но даже если бы они сбывал краденое, вряд ли кто-нибудь в Эдинбурге об этом знал.

– А это возможно?

Он перевел взгляд на Шивон.

– Такие сделки совершаются тайно. – Он заметил, как она прищурила глаза. – Под столом, – пояснил он, и она понимающе кивнула.

– Ну а как обманывают художников? – задала вопрос Шивон.

Манн повел плечами:

– Существуют несколько способов. Один из них – завысить размер комиссионных, это серьезный обман, но художник может и не понять, что его обманули.

– А каков обычный размер комиссионных?

– От десяти до двадцати пяти процентов. Чем более известен художник, тем меньше комиссионные.

– Ну а для такого, как Малколм Нельсон?…

Манн на мгновение задумался.

– Малколм хорошо известен в Англии… Коллекционеры его картин есть и в Штатах, и на Дальнем Востоке…

– Но живет он не как богатый человек.

– Вы имеете в виду его pied-a-terre?[10]В Сток-бридж Колониз? – Манн усмехнулся. – Не будьте такой легковерной. Это жилище он использует как студию. У него есть гораздо больший дом в Инвереске, и, если верить слухам, он недавно пополнил список своей недвижимости еще и домом в Перигорде.