Семейный роман невротиков - Зигмунд Фрейд
Шрифт:
Интервал:
Следовательно, даже преобразование влечений, на котором основана наша пригодность к культуре, может под воздействием условий жизни двигаться вспять. Несомненно, воздействие войны относится к тем силам, которые в состоянии вызвать такое обратное движение, и поэтому всем тем, кто в данный момент ведет себя антикультурно, нам не стоит отказывать в пригодности к культуре, а позволительно ожидать, что в более спокойные времена облагороженность их влечений опять восстановится.
Но, быть может, другой симптом наших сограждан для нас не менее удивителен и устрашающ, чем столь болезненно воспринимаемое их падение с этических высот. Я подразумеваю неблагоразумие, которое обнаруживается у самых лучших умов, их закостенелость, глухоту к самым убедительным аргументам, их некритичную доверчивость к самым спорным утверждениям. Разумеется, в итоге получается печальная картина, но хочу категорически подчеркнуть, что никоим образом не ищу, подобно слепому приверженцу одной партии, все интеллектуальные промахи только у одной из двух сторон. Впрочем, это явление объяснить еще легче, и оно гораздо менее опасно, чем ранее отмеченное. Знатоки людей и философы издавна учили нас, что мы поступим несправедливо, оценивая наш интеллект как самостоятельную силу и упуская из виду его зависимость от эмоциональной жизни. Наш интеллект способен надежно работать только тогда, когда он отдален от воздействия сильных эмоциональных возбуждений; в противном случае он ведет себя просто как инструмент в руках воли и выдает результат, навязанный ему последней. Стало быть, логические аргументы бессильны против аффективных интересов, а потому бесплодна борьба с причинами из мира интересов, которые, по словам Фальстафа, столь же обычны, как ежевика. Психоаналитическое наблюдение подчеркивало это утверждение при любом поводе. Оно в состоянии ежедневно демонстрировать, что самые проницательные люди внезапно начинают вести себя бездумно, подобно слабоумным, лишь только требуемое рассуждение встречает у них эмоциональное сопротивление; впрочем, все разумение восстанавливается, если это сопротивление было преодолено. Итак, логическая слепота, которую эта война, как по мановению волшебной палочки, наслала прежде всего на наших лучших сограждан, является вторичным феноменом, следствием эмоционального порыва, и, надо надеяться, призвана исчезнуть вместе с ним.
Если, таким образом, мы вновь понимаем наших, ставших чужими сограждан, то разочарование, которое нам доставили крупные субъекты человечества – народы, будет переноситься значительно легче, ибо теперь мы можем предъявлять к ним гораздо более умеренные претензии. Возможно, последние повторяют развитие индивидов и, находясь сегодня еще на очень примитивном уровне организации, противятся формированию более развитых объединений. Соответственно, воспитательное воздействие внешнего принуждения к нравственности, которое мы обнаружили у отдельного человека весьма эффективным, у них вряд ли можно найти. Правда, мы надеялись, что грандиозное, созданное в результате общения и производства сообщество с совместными интересами положило начало такому принуждению, однако оказывается, что в настоящее время народы прислушиваются к своим страстям гораздо внимательнее, чем к своим интересам. В крайнем случае они пользуются интересами для рационализации страстей; прикрываются ими, чтобы иметь возможность обосновать удовлетворение последних. Но почему даже в мирное время отдельные представители народа, собственно говоря, презирают, ненавидят один другого, испытывают отвращение друг к другу, а каждая нация – к другой, это, конечно же, загадка. Мне нечего об этом сказать. В этом случае дело обстоит именно так, словно нравственные приобретения отдельного человека стерлись при объединении множества или даже миллионов людей и остались только самые первобытные, старые и грубые психические установки. Пожалуй, в этой прискорбной ситуации сможет что-то изменить лишь последующее развитие. Но несколько больше правдивости и искренности со всех сторон, в отношениях людей друг с другом, между ними и их правительствами могло бы также расчистить путь к такому преобразованию.
2. Наше отношение к смерти
Второй момент, на основании которого я делаю вывод, что мы стали чувствовать себя очень отчужденно в некогда таком прекрасном и уютном мире, – это нарушение нашего отношения к смерти, которого до сих пор мы придерживались.
Это отношение не было искренним. Если нас послушать, то мы были по-настоящему готовы представить, что каждый из нас природой обречен на смерть и должен быть готов выплатить ей свой долг, что смерть естественна, неотвратима и неизбежна. Однако на самом деле мы привыкли вести себя так, будто дело обстоит иначе. Мы обнаружили очевидную тенденцию отодвигать смерть в сторону, устранять ее из жизни. Мы старались умалчивать о ней; более того, у нас есть даже пословица: вспоминать о чем-то, как о смерти. Естественно, как о своей. Ведь собственная смерть просто непредставима, и как часто мы ни пытались бы сделать это, можно было заметить, что чаще всего мы, собственно говоря, остаемся при этом в качестве зрителя. Соответственно, психоаналитическая школа отважилась на тезис: в сущности, никто не думает о своей собственной смерти, или – что то же самое – в бессознательном каждый из нас убежден в собственном бессмертии.
Что касается чужой смерти, то цивилизованный человек будет старательно избегать разговора о подобной возможности, если рассчитывает услышать о ней что-то определенное. Лишь дети не принимают близко к сердцу такое ограничение; они безбоязненно угрожают друг другу возможностью смерти и даже могут сказать это любимому человеку в лицо, наподобие: «Любимая мамочка, если ты, к сожалению, умрешь, я буду заниматься чем захочу». Взрослый образованный человек неохотно допустит в свои мысли даже чужую смерть, не становясь от этого ни жестоким, ни
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!