Ничто не вечно под луной - Галина Владимировна Романова

Вряд ли парни, привыкшие к длинноногим молоденьким свиристелкам, польстятся на сэконд хэнд. Что же она могла им предложить взамен? Денег у нее нет. Не то, чтобы совсем.

Иван оставил строгие указания на ее счет.

Только самое необходимое: еда, одежда. Никакой роскоши. Что же она могла? Выдать их коммерческие секреты? Могла, конечно же.

Но, судя по череде утренних звонков, в этом отношении теперь можно быть спокойной не один и не два месяца. Что-то эта голоногая мерзавка им предложила… Но вот что?..

Тяжко одной. Ох, как тяжко! Был бы сейчас рядом… Денис. От неожиданно нахлынувших воспоминаний о муже у Алевтины мгновенно сбилось дыхание. Господи! Как она могла забыть о нем?! За всем этим хаосом, смертями и разборками она совсем забыла о Денисе. А ведь он единственный человек, которому она может сейчас доверять без остатка.

Когда же он звонил ей в последний раз?

Аля потерла лоб, вспоминая, но то ли память отказывала ей, то ли действительно это было почти месяц назад. Ну, может, и не месяц, но что более двух недель — это точно.

Столько всего произошло за эти дни. Она потянулась к телефонной трубке, но тут же вспомнила, что не знает его номера. Денис всегда сам звонил ей. Есть, правда, почтовый адрес. Выяснить по своим каналам телефонные номера — пара пустяков. Но тут может быть палка о двух концах: а вдруг она навредит ему? Надо написать… От него последнее письмо пришло с неделю назад, но датировано было еще прошлым месяцем. Она должна сама…

Быстренько подвинув к себе чистый лист бумаги, она схватила авторучку и на мгновение замерла.

«Здравствуй, Денис», — вывела Аля аккуратным почерком минуту спустя, но тут же порвала лист и, взяв другой, без раздумий написала: «Любимый мой, родной, здравствуй!»

И тут же все отступило куда-то. Рука не успевала записывать то, что диктовало ей отчаянно колотившееся сердце. Господи! Как долго она сдерживала себя! Зачем?! Кому все это было нужно?! Кого она наказывала: его, себя?! Дура! Чертова дура! Она же любит его!

Плевать на все! Нет ничего важнее того, чтобы слышать его, знать, что с ним все в порядке. Он так долго настаивал на свидании, а она… Неужели нельзя было переломить себя с этой тупой, никому не нужной гордостью?!

Что она выиграла от всего этого?! Да ничего, кроме пустоты и горечи…

«Здравствуй, любимая!» Так он начал свой последний разговор с ней. А она что-то мямлила в ответ, не желая дать выхода всему, что встало комом в горле. Ну почему?! Что стоило ей ответить тогда: «Здравствуй, милый, я так скучаю!..» Неужели нужно пройти через чистилище, чтобы понять истинную природу своих чувств и желаний?!

Ладно, пусть так! Лучше поздно, чем никогда…

Аля писала и писала. Лист сменялся листом, но она все не останавливалась, не замечая, как падают на исписанные страницы тяжелые капли слез.

"…Мне так трудно без твоих рук, любимый. Мне больно вспоминать, как прижимал ты мою голову к себе и тихонько шептал на ухо. Тихо посмеивался всегда над моими страхами. Мне всегда становилось так покойно, так радостно, что хотелось мурлыкать, подобно кошке. Прости меня!!! Прости, что в тот день я так поступила! Я видела и ужас в твоих глазах, и боль, и отчаяние, но не смогла перешагнуть какой-то невидимый барьер идиотской гордости. Прости меня, что за все время, пока велось следствие, пока ты сидел в изоляторе, а затем на зоне, я не нашла ни одного теплого, доброго слова для тебя. Никто, кроме меня, не знает, как ты любишь все это. Как ты всегда оттаивал, стоило мне приласкать тебя…

Но теперь все будет по-другому. Я клянусь тебе!!! Я верну тебе все утраченное. Я буду все время с тобой рядом и в горести, и в радости.

Только найди в себе силы простить меня…"

Не выдержав натиска чувств, рвущихся наружу, Алевтина уронила голову на руки и разрыдалась. Секретарша Оленька опасливо сунула свой носик в дверь и, увидев вздрагивающие плечи начальницы, дрожащим голосом спросила:

— Алевтина, с вами все в порядке? Вас обидели?

— Нет-нет, все в порядке… — Аля сгребла ящик стола исписанные листы бумаги и су дорожным движением промокнула глаза салфеткой. — Сделай мне кофе, пожалуйста. Мне никто не звонил?

— Нет. — Оленька качнула головой и участливо предложила:

— Может быть, вам стоит уйти домой…

— Да, наверное… Который час?

— Почти двенадцать.

— Так чего же ты не ушла в столовую?

— Там посетитель. Все рвется к вам. Я уже не знаю, что говорить ему, а он все твердит, что это важно… — Секретарша обескураженно пожала плечами. — Вот я и сижу…

— Кстати, — Алевтине почти удалось обрести душевное равновесие. — Кто распорядился пропустить этих ребят через проходную?

— У них был пропуск, подписанный женой Ивана Алексеевича, — испуганно залопотала Оленька. — А что? Не нужно было их пропускать?

— Гм-м, — от такого наглого Лидкиного поступка Аля едва не лишилась дара речи, но, видя, что Ольга ждет дальнейших распоряжений, отчеканила:

— Подготовь приказ, что все, — все, слышишь?! — от разрешения на покупку букетов в подарок до чековых книжек, от пропуска до увольнительной подписывается только мною! Мною, и никем другим! Повтори!..

— П-подготовить п-приказ о… — залопотала секретарша, растерявшись от такого натиска. — Я поняла… Так что сказать посетителю? Пусть подождет или вы не сможете его принять?

— Что у него за вопрос? — Алевтина быстренько бросила взгляд в зеркало пудреницы.

Глаза опухли и покраснели. Лицо бледное и какое-то помятое. Ну ничего, если у него столь срочное дело — переживет.

— Он говорит: вопрос жизни и смерти!

Дерганый какой-то. — Оленька нервно хихикнула.

— Да ну?! И кто же он?! Откуда?! — Она саркастически подняла бровь: не слишком ли много жизненно важных вопросов за день?

— Он не потрудился ответить, назвался лишь Сергеем Олеговичем…

Лидочка млела в руках этого сильного здоровенного парня. Давно у нее не было такого секса. Никаких тебе лишних слов. Никакого тошнотворного слюнявого лепета о чувствах.

Сплошной натиск, действо и удовольствие.

Пускай его лицо кривит брезгливое выражение. Ей плевать на это! Главное, что она получает. Это куда больше, чем пресловутое моральное удовлетворение от единства душ, сердец и прочей пустой брехотни. Ей и на это плевать! Ничто не сравнится с молодым крепким телом, с перекатывающимися буграми мышц под загорелой кожей. Она цеплялась пальцами за его руки, хватала за плечи, бедра, словно пыталась утопить его в своем наслаждении. Она позволяла ему все. Ей ли не знать, что может сделать доведенный до предела такой циничный самец. Но даже в его извращенческо-садистских ласках она находила удовольствие. Слишком уж соскучилось по всему этому ее похотливое тело. Слишком уж застоялось оно и потому нисколько не чуралось подобной грязи…