Наследница Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

– Но что ты хочешь сделать?

– Чтобы спасти империю, нужен либо император, либо Папа. Император озабочен лишь тем, чтобы обеспечить своей династии богатство. Итак, мне нужен Папа.

– Папа Иннокентий озабочен лишь тем, чтобы наполнить карман своей золовки, если верить слухам.

– Все Папы – старики. Можно подождать, пока у руля не встанет новый.

Эбба затихла и задумчиво посмотрела на Кристину. На ее щеках алели пятна, большие темные глаза сверкали. Она сглотнула.

– Папа не станет тебя слушать, – прошептала она, – хоть этот, хоть следующий. Для него ты – протестантская еретичка.

– Это можно изменить. Как ты думаешь, что я имела в виду, когда сказала, что иезуиты открывают мне мир католической веры?

– Ты хочешь перейти…

Королева не ответила.

– И ты думаешь, этого будет достаточно? Ты подойдешь к Папе, скажешь: «Кстати, я приняла вашу веру, святой отец, так что будьте любезны подвинуться и освободить мне место на троне Петра, чтобы мы смогли обсудить наши дальнейшие действия!» – и он откроет тебе объятия и порадуется тому, что кто-то наконец объяснил ему, что к чему?

– Belle, ma chère Belle, – произнесла Кристина с нежностью, которая, наоборот, сделала ее слова еще более резкими, – ne pas oublier que tu parles avec ta reine.[29]

– Прости, – прошептала Эбба.

– Я сумею убедить Папу, что я – именно тот собеседник, который ему нужен.

– Перейдя в католическую веру?!

– Вернув ему одну вещь, которую когда-то давно похитили из Ватикана. Мне о ней рассказали иезуиты.

– Что же это за тайна и где она находится? Каким образом ты собираешься завладеть ею?

Внезапно Эббу охватило жгучее любопытство. Кристина не была склонна к преувеличениям или небылицам. Если она составляла планы действий, то они стояли на твердой почве. И вдруг ее сердце заколотилось – не из-за близости возлюбленной, а потому, что ей почудилось, будто солнце закрыла туча, а из комнаты улетучилось тепло.

Кристина принужденно улыбнулась. На языке Эббы вертелись слова: «Не говори! Что бы это ни было, оно встанет между нами и разрушит нас и нашу любовь». Она проглотила эти слова, и ее сердце забилось еще сильнее. В присутствии Кристины она никогда не ощущала стыда, но теперь желание прикрыть свою наготу было почти непреодолимым. Она почувствовала, как твердеют ее соски и становятся похожими на камешки. Но желание тут было ни причем.

– Здесь в игру вступаешь ты, – сказала Кристина, и на ее губах мелькнула улыбка. – Любишь ли ты меня, прекраснейшая, единственная Belle?

Две одетые в черное фигуры поспешно шагали по улице Эстерлонгнатан Старого города в Стокгольме, Их плащи развевались, а шляпы они сняли раньше. Прохожие сторонились их, как всегда сторонятся спешащих людей с решительными лицами, производящих впечатление, что они скорее собьют тебя с ног, чем обойдут. Некоторые пешеходы шипели им вслед или укоризненно бормотали что-то; но уже поговаривали, что королева принимает у себя в замке двух членов католического ордена и что даже старый Иоганн Маттие сидел рядом с ними во время дискуссий. Если королева Кристина оказывает теплый прием иезуитам, то это, пожалуй, означает, что всем нужно принять такое положение вещей. В целом шведский народ испытывал к своему королю Густаву-Адольфу глубокое расположение, а так как он боготворил дочь, когда та была еще маленьким ребенком, шведский народ питал к ней те же чувства и почитал молодую королеву. Не говоря уже о том, что с давних пор ходили слухи, будто ее мать, сумасбродная королева Мария-Элеонора Бранденбургская по меньшей мере однажды пыталась убить ее, а какое сердце отвергнет ребенка, который пережил покушение на убийство со стороны собственной матери? Таким образом, оба иезуита, не снедай их совершенно иные заботы, могли бы получить весьма необычный опыт: во вражеской протестантской стране их встречали менее недоброжелательно, чем дома, в империи. Один из них, тяжело дыша, остановился перед подъездом, в то время как другой поспешил дальше.

– Эй, сюда! Вот этот дом!

Второй иезуит остановился через два дома, огляделся, посмотрел на дверь и покачал головой.

– Нет, вон тот!

– Дверь красная!

– Нет, нам говорили, что дверь синяя.

Мужчины переглянулись.

– Красная.

– Синяя!

– Клянетесь?

– Да…

– Правдой великого Игнатия Лойолы?

Второй иезуит засомневался. Они переводили взгляд с одной двери на вторую и затем друг на друга. Второй иезуит опустил плечи. Первый сделал глубокий вдох.

– Дерьмо!

– Что теперь?

Второй иезуит медленно вернулся и остановился рядом с товарищем по ордену.

– Красная? Действительно?

Первый иезуит сердито взмахнул руками.

– Я думал, вы уверены!

– Я тоже так думал, пока вы не смутили меня своей красной дверью.

Они внимательно осмотрели красную дверь, затем резко, как один человек, обернулись и взглянули на синюю дверь впереди.

– Дерьмо! – повторил первый иезуит.

– Мы просто могли бы постучать, – робко предложил второй.

– Куда?

– В синюю дверь.

– С тем же успехом можно постучать и в красную.

– Да, но вероятнее, что это синяя дверь.

– Вероятнее? Вы только что сказали «вероятнее»?

– Мы сюда не в семантике упражняться пришли, – сурово осадил его второй иезуит.

Первый иезуит поднял руку и сжал ее в кулак.

– Сейчас я постучу, – заявил он. – В красную дверь.

– И что вы скажете, если ошибетесь дверью?

Первый иезуит молчал.

– «Ой, простите, – с издевкой произнес второй иезуит, – мы думали, что здесь живет шпион. Вы уверены, что вы не шпион?»

– Нет, я скажу: «Вы уж простите, но мой товарищ – кретин».

– Я пожалуюсь на вас генералу ордена!

– Батюшки! – прошипел первый иезуит. – Если это не та дверь, нас все равно никто не поймет. Или вы недавно выучили шведский?

– Я надеялся выучить его в беседах с королевой.

– Только вот она все время говорит с нами по-французски.

Они переглянулись в третий раз… посмотрели на красную дверь… на синюю… потом опять друг на друга.

– Ну все, я стучу, – решительно заявил первый иезуит.

– Эй! – крикнул кто-то.