Легкие шаги в Океане - Наталья Солнцева

— У меня дела. Неприятности. Мне нельзя бывать у вас. Из-за меня вы можете пострадать. Я уже объяснял.

— Ты меня ни капельки не любишь?

Широков почувствовал, как накатывает раздражение. О какой любви идет речь?

— Таня, — стараясь успокоиться, говорил он. — Давай не будем портить друг другу настроение.

— Ты не приедешь ужинать?

Она его не слышала. Не хотела слышать.

— Нет, — сказал Широков. — Не приеду.

— А завтра?

Она все еще надеялась.

— Боюсь, не получится. Извини, я занят.

Он отключил телефон и глубоко вздохнул. Какого черта? Не успеешь уделить женщине немного внимания, как она начинает предъявлять на тебя права. Она несправедливо обижена, расстроена. Она плачет и упрекает. И вот ты уже должен оправдываться, придумывать предлог для отказа, чувствовать себя жестоким, равнодушным монстром. Лучше уж иметь дело с девочками по вызову. Тут хоть сразу ясны условия: встретились, провели время, расстались, — и никаких взаимных обязательств.

Широков сидел в своем рабочем кабинете. Секретаря он отпустил, охранники томились в приемной, лениво переругиваясь. День клонился к вечеру. Павел Иванович не стал зажигать свет, в темноте думать удобнее. Он остро ощущал свое одиночество. Мир словно плыл вперед, как корабль, не замечающий человека за бортом. Таня и мальчики… они тоже чужие. Есть ли хоть кто-нибудь свой на этой земле, где каждый за себя?

Мальчишкой Паша мечтал о семье. Не такой, как была у него. Настоящей. Он думал, Таня и дети восполнят то, чего ему не хватало, подарят тепло и близость. Ан нет, не вышло! Он сам виноват…

«Я предал людей, которые приняли меня в свой круг, делились радостями и печалями, — каялся Широков. — Я отгородился от них стеной непонимания. Я хочу чего-то необыкновенного, стремлюсь в заоблачные дали и не умею ценить обыкновенные житейские вещи — желание быть рядом, заботу, преданность».

Мысль о Лене мелькнула и пропала. Она была не такой, как все, — запутавшаяся и неприкаянная. Они оба похожи на занесенные неведомо откуда семена, которые никак не прорастают на чужой почве. Но для чего тогда они здесь?

«Всему есть причина, мой мальчик, — говорил ему когда-то Зубров. — У всякого муравья, у всякой букашки есть задача. Мы можем лишь догадываться о великом ходе развития. А уж человек… и вовсе ларчик с секретом».

Казалось, с самого рождения в жизнь Широкова пришло ожидание, поселилось в душе и лишило покоя. Чего он ждал? Павел Иванович очень удивился бы такому вопросу. Как чего? Хотелось заработать денег, приобрести власть и авторитет. А на самом деле… он всегда понимал: не для того он, Широков, существует. Есть у него тайное предназначение. Это убеждение прочно укоренилось в его сознании.

— Вот и Харлампий сказал, что я ключ, — прошептал он. — Ключом что делают? Замки открывают. Знать бы, где тот замочек…

В дверь постучали.

— Кто там еще?

— К вам пришли, — просунулась в кабинет голова охранника. — Господин Калитин. Впустить?

Широков кивнул. Этот зря беспокоить не станет. Значит, у него что-то важное.

— Извините за поздний визит, — улыбнулся Калитин. — У меня к вам просьба.

Он уселся без приглашения, заложил ногу на ногу, чувствуя себя, как дома.

— Валяйте, излагайте, — кивнул Павел. — Деньги нужны?

— Деньги тоже не помешают. Хотя в данный момент… я пришел по другому поводу. Я изучил материалы, оставленные Багировым. У меня появились вопросы.

— Задавайте.

— Помните нож, оставленный злоумышленником в вашей квартире? Он у вас?

— В сейфе. Показать?

— Если вас не затруднит…

Широков нажал на кнопку, и панель из красного дерева отодвинулась, открыв дверцу маленького сейфа.

— Швейцарский, — сказал Павел Иванович. — Стоит уйму зеленых. Я его намертво в стенку вмуровал.

— Разумно…

Посетитель усмехнулся. Никакие меры предосторожности не казались ему абсолютно надежными. То, что придумал один человек, может разгадать другой.

Широков достал из сейфа коробку, раскрыл ее, торжественно произнес:

— Тот самый нож! Вернее, кинжал.

— Мило… Очень мило…

Марат рассматривал кинжал, — тонкое прочное лезвие, рукоятка из поделочного камня, в виде рыбы. Кинжал был прекрасен.

— Потрясающая штука, — заметил бизнесмен. — Вы не находите?

— Нахожу. Музейный экспонат, а не нож.

— Багиров показывал его экспертам. Они ничего конкретного не сказали. Ни где, ни когда, ни кем изготовлен. Только один старичок, — его фамилия Войтич, — предположил, будто бы этот нож сделан не где-нибудь, а в самой Атлантиде. Представляете? Интересно, как он уцелел во время потопа? Ведь Атлантида затонула, не так ли?

— Не совсем так, — покачал головой Марат. — Впрочем, какая разница? Нож из Атлантиды, по логике вещей, никак не мог оказаться в вашей квартире.

Широков в изумлении поднял брови.

— Вы верите в эти басни?

Господин Калитин неопределенно повел рукой в воздухе — то ли верю, то ли нет, решай сам, приятель.

— Вам известен часовой мастер Христофор Граббе? — вместо ответа спросил он.

— Граббе? Нет… Никогда не слышал о нем. А что? Он имеет отношение к этому ножу?

И опять Марат не ответил.

— Что вы скажете о Лене Слуцкой?

— Слуцкая? — совсем растерялся Широков. — Она-то тут при чем? Это моя соседка по дому.

— И только?

— У вас отвратительная манера задавать встречные вопросы, — разозлился бизнесмен. — Ну, ладно. Лена… в некотором роде… спасла мне жизнь. Я ей благодарен. Она… немного взбалмошна, но… в общем милая женщина.

Калитин уже не слушал. Изогнутая рукоятка ножа вдруг напомнила ему золотую рыбу на крыше Храма Хели. Далекий старина Хелион[6]…

— Вы меня не слушаете! — возмутился Павел Иванович.

— Да, простите… На ваши заправки больше не нападают?

Воинственный пыл Широкова сразу угас.

— После смерти Багирова все остановилось, — признался он. — Ничего не происходит. Я имею в виду нападения… Это затишье мне не нравится. Каков ваш прогноз?

Калитин ответил быстрее, чем следовало.

— Неутешительный. Сдается мне, вы влипли в скверную историю, Павел.

Широков не стал возражать…

Ния потеряла счет времени.