Пропущенный вызов - Мария Воронова

– Руслан, что ты творишь! Я и так чувствую себя виноватой, что ты из-за меня покалечился, не делай так, чтобы я винила себя в твоей смерти!

– Ну что ты, дорогая! Без обид…

Инга решительным жестом подвинула табурет и уселась рядом с его постелью. Оглянулась на соседей по палате – оба они были в состоянии медикаментозного сна, и разговоры не могли им помешать.

– Хорошо, что я оказалась в клинике сегодня, – Инга сурово посмотрела на него, – и Колдунов доложил о твоем упрямстве. Руслан, все равно этим кончится, зачем ты тянешь?

– Отвяжись ты от меня и ступай с миром.

– А как же мама?

– Что мама?

– Колдунов сказал, ты скрыл от нее, что болеешь. Молодец, конечно, но что будет, когда она вернется из санатория и узнает, что ты умер?

Руслан приподнялся на локте.

– Ты кого бережешь? – продолжала Инга. – Анну Спиридоновну или себя оберегаешь от вида маминых страданий? Потому что, поверь мне, когда она вернется и узнает, что ты умер, а ее не было рядом и она не смогла даже уговорить тебя на ампутацию, остаток дней она проведет в таком аду, что страшно представить.

– Но…

– У меня голова кружится от ужаса, когда я думаю об этом.

– Но можно же сказать ей, что как будто бы я внезапно умер. ТЭЛА[3] или что-то наподобие.

– Все, не дури! Если ты хоть немножко любишь мать, то согласишься на операцию сейчас же. А потом уже сам расскажешь, как все это внезапно у тебя случилось, что ты не мог ее вызвать из санатория.

Руслан промолчал. Инга встала и скомандовала реаниматологу готовиться к операции.

– Будет упираться, выруби его, и консилиумом оформим, – сказала она.

Подошел Ян Александрович и, помогая переложить Руслана, сказал, что сделает все как надо, сразу под протез. Руслан удивился.

– Неужели ты сам будешь оперировать? Ничего не дрогнет? Все же я твой друг.

– Если дурное дело должно быть сделано, то делать должен тот, кто умеет это лучше всего, – буркнул Колдунов, – поверь, я сам не в восторге, но это единственный выход.

Элина пододвинула ему тарелку с котлетами, которые привезла с собой.

– Ты поешь, – сказала она участливо.

– Поем, – согласился Зиганшин, – и попью, не волнуйся. Я ж не истеричка.

– Может, тебе выпить действительно?

– Вот это нет. Пьянство – добровольное сумасшествие, – сказал он и скривился, как от боли.

– Митя, скажи, как тебе помочь?

– Как ты привыкла, я еще не готов, извини. Просто посиди немного, и все. А если реально хочешь помочь, то последи за бизнесом. Ты не хуже меня знаешь, люди как стервятники, как только слабину почуют, сразу слетаются.

Открыв дверцу печки, он подбросил дров.

Элина подошла, опустилась рядом с ним на корточки, и вместе они стали смотреть на огонь в открытую дверь печки.

Пламя гудело и потрескивало, кирпич, казалось, порозовел от жара, и Зиганшин подбросил еще дров, не зная, зачем так жарко топит.

– А ты скоро, думаешь, придешь в норму? – спросила Элина тихо. – Чтобы я знала, когда снова смогу на тебя рассчитывать.

Мстислав Юрьевич покачал головой:

– Таким, как был, я уже не стану, но не переживай, на наших делах это никак не отразится. Ты, главное, девок не распускай.

– О, за это не волнуйся! Они тебе очень сочувствуют, ведь у нас тоже такой случай был, – вдруг сказала Элина. – У одной девочки жениха убили.

Зиганшин взял кочергу и немножко пошевелил дрова. Зачем она это говорит? Думает, ему станет легче, если он узнает, что другие люди тоже несчастны?

– Главное, она уже настроилась стать приличной дамой, как вдруг – раз! Зарезали мужика в подъезде! И убийца тоже оказался сумасшедший, представляешь?

– Когда это было?

Захлопнув дверцу печки, Зиганшин поднялся, достал из ящика буфета ручку и старый счет за электричество, на обороте которого приготовился записывать.

– Да уж давно, около года назад, а может, и больше.

– Что знаешь, говори!

– Митя, что с тобой? Я же не на допросе!

Опомнившись, он извинился и попросил Элину напрячь память.

Подробностей подруга не знала. Просто у одной из ее «девочек» был постоянный клиент, который со временем так прикипел к своей подружке, что сделал предложение.

Но во время подготовки к свадьбе жених был убит по пути домой каким-то сумасшедшим.

– И все? Как звали, чем занимался? Адрес хотя бы?

– Да зачем тебе? Ладно, я Маринке позвоню, хотя не хотелось бы бередить ее раны. В пяти минутах была от того, чтобы завязать…

– Позвони, пожалуйста. Это может оказаться очень важно.

За годы работы на кладбище я привык каждый день навещать Верину могилку, там всегда находилось что поправить, починить, и, подходя, я всякий раз радовался, как красиво и хорошо устроено место последнего упокоения моей любимой. Белый мраморный памятник чуть подернулся мхом внизу, плющ оплел оградку так, что прутьев почти не стало видно, а в цветнике я выращивал розы, потому что Вера всегда была к ним неравнодушна. У нее все кофточки и летние платья были с рисунком из роз, и в комнате висела акварель с изображением букета этих благородных цветов.

Я всегда был равнодушен к сельскому хозяйству, но ничего не поделаешь, взял руководство для садоводов, изучил вопрос и принялся за работу. Когда распустился первый бутон, я почувствовал, будто Вера улыбается мне.

А когда приходило время и после череды осенних дождей выпадал снег, я укрывал могилу еловыми лапами, чтобы защитить мою любимую от холода, и приходил к ней в самый лютый мороз, чтобы она не подумала, будто я ее забыл.

Как быть теперь, когда меня не станет? Кто станет поддерживать порядок и ухаживать за розами? Потихоньку природа возьмет свое, плющ раскинется шире, мой маленький розарий зарастет травой, а памятник покроется мхом так, что нельзя будет прочесть имени, и никто не узнает, кто лежит под этим камнем.

Я сажусь на лавочку и закуриваю, стряхивая пепел в пустую пачку. Приходится напоминать себе, что Вера – не тут. Под землей только ее кости, которые давно истлели. При мысли об этом я начинаю плакать от стыда, что так думаю о теле, к которому так любил прижиматься, которое дурманило и пьянило меня. Нельзя представлять, что случилось с Верой после того, как ее опустили в могилу, ведь в моем сердце она живет все той же девушкой, которую я встретил на эскалаторе.