Ярость - Юрий Никитин

Яузов заметил с ухмылкой:

– Ну, насчет первых и единственных загнули. Вон иЧечня, и Саддам Хусейн, и Кувейт...

– Наш футумартиролог, – отпарировал Коган, –говорит о цивилизованных странах! По крайней мере тех, кого принято именоватьцивилизованными.

– Кто сам себя называет так, – поправилКречет. – Впрочем, какая беда от того, что население получит право иметьоружие?.. Бандиты и так обвешаны им, как опереточные герои. Если разрешитьпродажу оружия частным лицам, то покупателями будут только добропорядочныеграждане. Ведь почему власть не желает позволить простым гражданам иметьоружие? Да потому, что труднее их будет грабить!

Я посмотрел с удивлением:

– Я что-то не понимаю. Как будто не вы президент!

– Значит, первый грабитель?

– Просто самый крупный, – уточнил я. – Как выпонимаете, это не оскорбление, а констатация. Еще наши первые князья ездили наполюдье, что на современном языке именуется иностранным словом «рэкет»...

Он отмахнулся:

– Да знаю-знаю, что и терроризм, и рэкет, и захватызаложников – это чисто русское изобретение. И слоны тоже все наши. Мне кажется,что оружие можно не давать англичанам, у них и так прямые спины, а смотрятпрямо в глаза. А русским надо! Оружие в самом деле придает гордость. Когда яберу в руки пистолет, у меня раздвигаются плечи. Черт, да не обязательнодержать в руках: достаточно купить и запереть в шкаф, но само осознание, что утебя есть оружие, делает твой взгляд гордым.

Министр МВД деловито положил перед собой калькулятор:

– А давайте сперва прикинем, сколько олухов погибнет впервые месяцы, пока привыкнут, пока установятся новые отношения.

Кречет смотрел нетерпеливо. Коган вытащил свой калькулятор,огромный, почти ноут-бук, принялся демонстративно пересчитывать, не даваяминистру передернуть цифры.

– Ну, – спросил Кречет нетерпеливо, – сколькоу вас было в школе по арифметике?

– Так мы ж не в столбик, – бодро откликнулсяКоган, он торопливо складывал, делил, множил, пальцы порхали по клавиатуре, каккузнечики по лугу. – Тут потруднее, техника-то какая...

– Что за министры, одни второгодники...

Коган придвинул к Кречету калькулятор, предлагая посмотретьна итог, а заодно позавидовать импортной штуковине:

– Что-то около шестисот-семисот.

Кречет повернулся к силовому министру:

– Сколько, говоришь, у тебя гибнет людей на дорогах?

– Как гибнут, так у меня... За год около двух тысяч.Примерно втрое больше, чем у Яузова.

Яузов грозно засопел, повернулся к нему всем корпусом.Зрелище было устрашающее, словно в сторону берега развернулась корабельнаябашня. Острые глазки из-под мощных надбровных дуг уставились как жерла орудий:

– У меня?

– За всю войну в Чечне, – поправился силовойминистр после рассчитанной паузы.

– Тогда не я был министром, – возразил Яузовсварливо.

Кречет сказал жестко:

– Пусть Кленовичичевский с его командой наплюют на моюмогилу за несоблюдение прав и прочего словесного дерьма, что превратило нашихлюдей... да только ли наших!.. в не знаю что... но оздоровление народа стоиткрохотного кровопускания. Для начала разрешим вооружиться казакам. Если угорцев национальная традиция ходить при оружии, то была и у казаков. ЭтоСоветская власть отобрала, а мы где с нею распрощались, а где держимся. Причем,казакам разрешим вооружаться не только личным оружием, а как было встарь. Каждыйс личным оружием, на станицу два-три танка. Пару бронетранспортеров, с десятокгранатометов. Может танков и бронетранспортеров даже побольше. Ведь они вместоконей, а каждый казак должен был содержать дома боевого коня со всемснаряжением?.. А за недельку-другую разработаем и примем закон и о гражданахРоссии.

Он потянулся сладко, взглянул на часы, удивленно покачалголовой. Я с трудом разогнул затекшую спину. Уже за полночь.

Яузов тоже посмотрел на часы, буркнул:

– Что-то мне кажется, при таких темпах мы его примемуже завтра.

– А что? – откликнулся Кречет бодро, только темныекруги под глазами выдавали усталость, – мы неплохо поработали. Посмотрим,во сколько приползете завтра.

Министры переглядывались, а Коган откашлялся и сказал нежнымбархатным голосом:

– Значит ли это, Платон Тарасович, что нам не стоит...пока переходить на те теплые местечки, которые многие уже присмотрели?

Кречет кивнул:

– Не стоит. Я не виню вас, как и других, что ни бэ, нимэ, ни кукареку в старом кабинете. Трудно что-то сделать, когда связан по руками ногам. Но вы хоть не воровали направо и налево, не продавали земли и заводыза бесценок, не открывали счета в швейцарских банках. Думаете, не знаю? На всехвас есть досье, мерзавцы!.. Но ваши руки самые чистые. То ли такие хитрые, чтоне поймаешь, то ли в самом деле моете, как Фурманов, выходя из туалета.

Не знаю, сова я или жаворонок, могу работать ночи напролет,но могу завалиться спать среди бела дня. После рабочего дня в четырнадцатьчасов, был уверен, что просплю до обеда, но открыл глаза чуть ли не на восходесолнца.

Хрюка бесстыдно спала. На спине, растопырив задние лапы,открыв брюхо, покрытое редкой светлой шерстью. Губы отвисли, открывая страшныеклыки.

Я поднялся почти ощупью, как всегда встаю утром, даже еслисна ни в одном глазу, смолол и сварил кофе, и лишь когда влил в себя большуючашку, горячего, крепкого, обязательно сладкого, ощутил, что начинаю медленнопросыпаться.

Хрюка раскрыла глаза только при звуках ножа на доске: режули ее любимую колбасу. Еще медленнее, не спеша, долго потягивалась, равнодушноприняла пару ломтиков, только в глазах был вопрос: пойдем или полежим еще?

– В холодильнике пусто, – объяснил я. – Дажехлеба нет! А ты, бесстыжая, все жрать требуешь.

Ночью прошел короткий дождь, небо блестело синее, но люди,как тупой скот, ходили с раскрытыми зонтиками, тыкали острыми концами другдругу в глаза, раздраженно ругались. Никому не приходило в голову, что порасвернуть, небо чистое. А если и упадет капля, то все же вода, а не ящик с гранатами.

Зазвонил телефон. После третьего звонка поднял, молодойсильный голос попросил вежливо:

– Виктора Александровича, пожалуйста!

Обычно в таких случаях отвечают «Я у телефона», но яответил, как надо:

– Чо?

На том конце провода повторили:

– Виктора Александровича, пожалуйста. Никольского!

Я повторил, уж погрубее и нетерпеливее: