Быть единственной - Людмила Белякова

– Не тебе судить – ты ее не видела. И не тебе с ней жить.

– Вот уж слава богу! – воскликнула Маша, всплеснув руками.

Пора было уходить. Узнать толком Маша ничего не узнала, только то, что заявление подано, свадьба назначена и наверняка состоится. Как она ни кричала-причитала, а сын пошел против ее воли. И единственная родственница тоже не хочет понять, посочувствовать.

– Так ты на свадьбу к сыну пойдешь? – как нарочно, словно желая уязвить Машу, спросила тетка.

– Нет, теть Кать, не пойду, – глухо, но решительно ответила Маша, теребя концы платка и пялясь в пол.

– Это, Маш, просто ненормально. Такое отношение. Не-нор-маль-но. Ты как хочешь. Обижайся не обижайся…

– А ты пойдешь?

– А как же! – вдруг – уж точно назло – развеселилась тетка. – Как же без этого! Раз приглашают-то? Выпьем, погуляем!

– Ну, веселитесь, веселитесь!..

«Отольются вам всем мои слезки! Ох отольются!»

Хорошо, хоть мужа теткиного дома не оказалось – от души поиздевался бы над Машиным горем.

Добравшись до дому, Маша собралась прикорнуть, но сна не было – то ли разгулялась, то ли от непроходящего огорчения. И она решила разобраться в комнате сына – чего уж теперь? Не вернется. А если вернется? Так пусть в его комнате порядок будет – увидит, как его здесь ждали, надеялись. Как любит его мама, готовая принять обратно в любой момент.

Маша обнаружила, что Володя не забрал и половины вещей. Вполне хороших, особенно зимних.

«Вот вернется он за ними, – чуть успокоившись, думала она, аккуратно складывая каждую одежку, – что угодно сделаю, а назад не отпущу!»

Тут Маша вдруг поняла, что сын все равно вернется. Просто ему надо дать время – поймет, что лучше как с мамой ему не будет. Ведь большинство сейчас разводятся, да? Вот и партия и правительство обеспокоены… Молодые нынче не живут – только ссорятся. А те, кто не разводится, продолжают мучительное, немирное сосуществование только потому, что разъехаться некуда. И Володя, нажившись с «той», обязательно вернется! Ему-то есть куда… Вот что важно! Только телевизор с тумбочкой Вадик перетащил к себе. Но это ничего, они потом разберутся.

Маша вполне спокойно, тщательно прибралась в комнате старшего, то же сделала в комнате Вадика и уже после этого, утомленная, прилегла. Ждать, надо только ждать. Все будет как надо Маше.

Прошел месяц с лишним. Полились нудные октябрьские дожди. Вадик как-то в выходные все-таки еще раз – но только один – спросил Машу, пойдет ли она на свадьбу к старшему.

– Нет, – едва вымолвила она.

– А почему, мам, ты сказать можешь?

– Не хочу… – «… эту сыкуху видеть!» – Боюсь, ее родители меня не примут, – решила съехидничать Маша сыночку назло. – Такую вот. Необразованную.

– Как хочешь. Надумаешь – скажешь.

«Коли могла бы, я б давно надумала бы. Да вот ничего не придумала!»

Да, ничего так Маша и не придумала, а надеяться на то, что свадьба расстроится сама собой, не приходилось. Ни один из известных случаев, известных Маше, под эту благостную жизненную оказию катастрофически не подходил. Оставалось только ждать, когда у «молодых» совместная жизнь развалится под бременем бытовых забот и нехватки денег.

Свадьба у Володьки все-таки состоялась, по слухам, совсем не похожая на те, что играли в Выселках. Без обмена невесты на ящик соснового портвейна, но с какими-то непонятными танцами вместо сидения над прокисающими салатами. Какие-то конкурсы вместо хорового исполнения похабелек. Черт-те что, говорили в Выселках.

Машу за то, что она не пошла на это хулиганское безобразие, почти не осуждали, а о том, почему Маша не одобрила этот брак в принципе, пошли разные слухи. Говорили, к примеру, что темненькая, черноглазая Зоя – еврейка, минимум на половину, а высельчане – они как есть все потомственные староверы, поэтому Маша и была так отчаянно против родниться с христопродавцами. Исключающая версия гласила, что, напротив, сватья оказались на самом деле близкими родственниками, а молодые греховодники этого не знали, спевшись за спиной и без согласия родителей, так что имело место самое настоящее кровосмешение… И теперь все соучастники разврата с ужасом ожидают появление на свет ребенка о двух головах или чего похлеще.

Маша сама пугалась этих разговоров, появлявшихся ниоткуда, но, к счастью, так в никуда бесследно и исчезавших. Просто диву давалась, чего людям неймется? Ну не хочет она, чтобы сыновья из дому уходили, не хочет – ну и что? Что в этом такого? Не для этого их растила. И ни одной матери не хочется родное дитятко в чужое место отдавать, тем более что сыночки у Маши хорошие… Вот пьянь с рук сбыть некоторые «мамы» были рады – сами искали бабенку порукастее, чтоб ущербное чадо в ежовых рукавицах держала. Но это не Машин случай.

«Это вы готовы своих «аликов» в примаки хоть ведьме болотной сбыть, а у меня сыночки – чистое золото!» – думала Маша как-то, бредя домой из сельпо, где ей был предложен очередной вариант истории ее размолвки со старшеньким.

А состоял вариант в том, что будто бы он, Володька, согласился «за разумное вознаграждение» расписаться с нагулявшей неизвестно от кого девчонкой, а ему за это богатые родители падшей девицы пообещали настоящую, новенькую «Волгу». Причем в Выселках был точно известен даже оговоренный сторонами цвет автомобиля – синий. Поскольку брак был фиктивный, то и свадьба была как бы понарошку – потому и такая дурацкая! А Маша туда не пошла по брезгливости, а также из опасения стать соучастницей противозаконного действа. Во как дело-то было! Ну уж сознайся, Марь Степанна, здесь все свои, не продадут! И поскольку за «фикцию» Вовке могло сильно нагореть, то пока – пока! – он вынужден некоторое время изображать законного мужа и домой не возвращаться. Но скоро должен вернуться. Так что его ждала назад не только Маша. Односельчане, искренне поверившие в эту несусветную чушь, еще пару недель допекали Машу подковырочками: «Когда, Степанна, соседей на синей «Волге» катать будешь?»

Машу эта напраслина жутко злила, и наконец она, схватив за грудки одного такого шутника, высказала ему все, что думала, и о нем самом, и о его супружнице, которой пользовались все неженатые, а также женатые, но недосмотренные мужики Выселок и окрестностей, о его троих детях, ни один из которых не был похож, даже отдаленно, на своего отца, и о многом другом.

Мужик враз забыл про синюю «Волгу» и полез драться, но Маша сама подставила ему лицо с криком:

– Ну тронь, тронь тока! Посажу! Вот твоей проститутке раздолье-то будет!

Это подействовало, бедняга, брызжа слюной, отступил, только выматерил Машу, натурально получил достойный ответ, и больше про синюю «Волгу» никто в Выселках не вспоминал. Но и сын Машин с опасного, но выгодного задания тоже не возвращался.

Не возвращался… Не возвращался!

Так в привычно-болезненном, как сезонно обострившийся радикулит, ожидании прошли остаток осени и зима. Вадик, вероятно, часто заходил к брату с женой, возвращался от них неразговорчивый, но явно расслабленно-довольный. Маша его ни о чем не спрашивала, сам он ничего не рассказывал. Скорее всего, молодые жили пока дружно. Значит, Маше ничего не оставалось, как ждать дальше.