Мифы и реалии Полтавской битвы - Александр Широкорад

На мой взгляд, показания шляхтича Улашина ни о чем не говорят. Его сильно «поджаривали», и тот сказал, чего от него требовали, а дальше, несмотря на продолжение пыток, молчал, потому что сам ничего не знал, да и допросчики не сумели ему подсказать ничего путного. 10 октября Мазепа получил сообщение из царской ставки, что Петр повелел киевскому воеводе князю Дмитрию Михайловичу Голицыну, чтоб он с царскими ратными людьми, находившимися в Киеве, и «с пристойною артиллерией» шел в середину Малороссии с целью не допускать в малороссийском народе «шатости». Гетман должен послать к царю для той же цели казацкий отряд из разных полков своего регимента, а сам со всем остальным войском немедленно должен идти к Новгород-Северскому, расставить свое войско над рекой Десной и сам лично приехать в главную армию для совета с фельдмаршалом. Была и еще одна причина, вызвавшая необходимость его прибытия: в народе носились слухи, будто гетман покидает Малороссию во время неприятельского наступления, и гетману следует своим появлением при царском войске рассеять такие слухи. Насчет опасности вторжения Станислава царь успокаивал гетмана: слухи, полученные им о Станиславе, неверны, министрам же точно известно, что Станислав находится еще в Мариенбурге и ранее конца октября не выступит из Пруссии. Чтобы избавить себя от подозрений, гетман в октябре отправил к Петру войскового есаула Максимовича с «просьбою дать указ утвердить и отмежевать земли, скупленные им у помещиков Рыльского уезда, и дозволить населить их пришлыми вольными людьми. Кто бы мог после этого подумать, что этот человек намерен оторваться от царской державы, когда он в этой державе приобретает себе поземельную собственность! Максимович от имени гетмана поднес царю в дар 2 000 червонцев, а царь, вероятно, тогда в них нуждался. В то же время Мазепа поздравлял царя с победою при Лесном в красноречиво составленном письме, в котором, по своему обычаю, желал царю “до конца” сокрушить своих врагов. Царь после победы при Лесной находился в Смоленске и по обычаю своему, наблюдаемому после каждой военной удачи, праздновал победу, въезжал в город триумфально, при пушечной пальбе; за ним везли отнятые от неприятеля знамена и пушки; он посылал разные распоряжения на Дон, где князь Долгорукий добивал булавинцев, и на север, где Апраксин расправлялся с шведским генералом Либекером, а 20 октября выехал из Смоленска к войску в Малороссию»[49].

И вот наконец Мазепа решил вступить в переговоры с королем. Гонцом к шведам он выбрал своего управителя поляка Быстрицкого. Как писал Костомаров: «Тогда Мазепа велел [своему секретарю] Орлику составить инструкцию к графу Пиперу по-латыни, а своему аптекарю перевести ее на немецкий язык и вместе с латинским подлинником вручил Быстрицкому. Не было ни печати, ни подписи на этой инструкции. От себя лично Мазепа также не посылал никакого письма ни к королю, ни к графу Пиперу. Содержание этой инструкции было таково: гетман поручал Быстрицкому передать свою радость по поводу вступления шведского короля в Украину, просил Карла оказать протекцию гетману войска запорожского и всему народу малороссийскому в деле освобождения от тяжелого московского ига. Он предлагал шведским войскам безопасность и просил скорее прислать к нему наперед вспомогательный отряд для обороны, которому обещал устроить паромы для переправы на Десне у Макошинской пристани»[50].

Замечу, что Костомаров верит на слово изменнику Орлику, написавшему воспоминания уже после Полтавской битвы. Отправив Быстрицкого к шведам, Мазепа в тот же день послал графу Головкину письмо, в котором извещал, что он уже более десяти дней не ест и не спит и едва жив, «только надеется чудотворного облегчения от елеосвящения». 20 октября Меншиков со своей кавалерией остановился в местечке Горск на реке Снове. Туда прибыл племянник гетмана Войнаровский и привез от дяди письмо. Мазепа извещал Меншикова, что он при последнем издыхании: «от подагры и хирагры приключилась ему эпилепсия». Извещая об этом царя, Меншиков изъявлял сожаление о болезни гетмана. Но вместе с тем Меншиков отзывался вообще неодобрительно о казаках, которых гетман по царскому приказанию отправил на службу против шведов. Действительно, отправленные гетманом в поход полковники, бывшие в сговоре с гетманом, докладывали ему рапортом, что казаки миргородские, прилуцкие и других полков заволновались и просят, чтоб их не посылали за Десну, потому что «великороссияне причиняют их братии всякие обиды и утеснения». Подобное настроение казаков, показывавшее неприязненное отношение к царским генералам, было тогда на руку Мазепе и позволяло надеяться, что Карл найдет себе в Малороссии союзников.

Быстрицкий, отправившись вместе со шведским пленником, представился шведскому королю в селении Паноровке на реке Ревке в 26 верстах от Стародуба на пути к Десне. Быстрицкий был немедленно отпущен назад, но письма Мазепе не привез, зато устно сообщал, что король обещал быть к Десне 22 октября, то есть в тот же день, когда вернулся и Быстрицкий.

23 октября Войнаровский приехал в Борзну с известием, что вслед за ним едет в Борзну сам Меншиков и прибудет к обеденному времени в воскресение. Сам Войнаровский говорил, что убежал от Меншикова тайно, бросив и свои возы, и прислугу, потому что услыхал, как один офицер немецкого происхождения говорил другому офицеру: «Помилуй, Господи, этих людей! Завтра они будут в кандалах». «Я не знаю до сих пор, – пишет передающий события тех дней Орлик, – точно ли слышал это Войнаровский или Мазепа научил его так говорить, чтоб нас всех обольщать».

Но из письма Меншикова к царю видно, что Меншиков действительно имел тогда намерение посетить Мазепу.

Гетман, получив известие о приезде к нему Меншикова, тотчас «порвался как вихорь», по выражению современника, и поспешил в свой Батурин. За ним поехали бывшие при нем старшины. В Батурин он прибыл к ночи 23 октября. Последняя ночь, проведенная Мазепой в своей резиденции, прошла в распоряжениях. Нужно было отпустить царского полковника Анненкова, и гетман отправил его к Меншикову с письмом, в котором просил прощения своему племяннику Войнаровскому, ускользнувшему тайно от Меншикова, и называл его поступок легкомысленным. Так под благовидным предлогом гетман успел удалить из Батурина царского наблюдателя, не смевшего, разумеется, подозревать за Мазепой ничего дурного.

Затем гетман поручил Батурин сердюцкому полковнику Дмитрию Чегелу, арматному (то есть пушечному, артиллерийскому) есаулу Кенигсену, немцу по происхождению, и батуринскому сотнику Димитрию. С ними в Батурине было оставлено четыре сердюцких полка (Чегелов, Покотилов, Денисов и Максимов) и часть городовых полков – Лубенского, Миргородского и Прилуцкого, другую часть этих полков гетман увел с собой.

Начальники, оставляемые в Батурине, уже знали о замысле Мазепы. Гетман наказывал им не сдавать города, если придут русские, отбиваться от них и дождаться шведской помощи. Он уверял, что вернется скоро к ним на выручку и приведет с собой самого шведского короля с его храбрым войском.

Утром 24 октября гетман простился навеки с своей столицей, переправился через Сейм и в тот же день к вечеру прибыл в Короп[51], переночевал там и утром 25 октября переправился через Десну у Оболонья[52].