Сверх отпущенного срока - Екатерина Островская

— Мне надо больше. И вообще, давно пора ввести меня в правление.

— Мой совет: учреждай свое собственное предприятие и зарабатывай, сколько сможешь. Если к концу жизни накопишь на «Мазератти», я порадуюсь за тебя.

Дальский повернулся и тут же услышал за спиной сдавленный шепот:

— Если доживешь.

Утром, когда Алексей брился, дверь туалетной комнаты отворилась, и на пороге возникла Светлана.

— Доброе утро, — поздоровался он с ее отражением в зеркале.

— Ты что Денису такое наговорил, что мальчик с утра собрал свои вещи и укатил?

— Сказал, что ему еще рано быть членом правления.

Жена Потапова подошла и посмотрела на его шрам. Дальский, перехватив ее взгляд, брызнул на старую рану пенкой для бритья из баллончика.

— Значит, грубо с ним говорил. Мы же решили раз и навсегда, что это твой сын.

— Был бы мой, снял бы с него штаны и всыпал как следует.

Лицо Светланы изменилось, стало злым.

— Ты очень изменился. Ты теперь другой — не такой, каким был совсем недавно.

— Я действительно другой человек, — признался Алексей, продолжая бриться.

— Пять лет назад, когда ты подсунул мне на подпись тот дурацкий брачный контракт, я подписала его, не читая, потому что была благодарна тебе. Подписала и только потом поняла, что в случае развода остаюсь ни с чем.

— А кто хочет разводиться? — удивился актер. — Ты? И потом, контракт не «тот», как ты выразилась, а этот, потому что он все еще действует. Другого брачного контракта нет. Он бессрочный, ты поняла?

Дальский смыл с лица остатки пены. Взял с полочки флакончик с туалетной водой и щедро попшикал на свои щеки.

Но жена Потапова не могла успокоиться.

— Ты мне Пашу Асланова до конца жизни простить не сможешь. Однако кто помог тебе заработать первые деньги? Он! Кто тебя прикрыл, когда на тебя московские воры наехали? Опять же он!

Алексей не знал, о ком она говорит, но виду не подал. Вытер руку полотенцем. Надел приготовленную рубашку и сказал:

— Если хочешь, позавтракаем вместе. А за Дениса не переживай, он скоро вернется.

«Бентли» летел по направлению к Москве. Впереди мчался один черный внедорожник с тонированными стеклами, а позади второй, точно такой же. В сопровождающих машинах сидели вооруженные крепкие ребята. Небольшой кортеж катил прямо по разделяющей трассу полосе, обгоняя попутки и заставляя шарахаться в сторону встречные машины. Дальский сидел на мягком диване и, закрыв глаза, размышлял.

Кто такой Асланов? Неужели настоящий отец Дениса? Значит, пока Максим Михайлович после окончания института был на офицерский сборах, его будущая жена успела с кем-то познакомиться? Или они были знакомы прежде? Вполне вероятно, что Светлану охватила внезапная страсть, иначе зачем было отправлять письмо любящему ее человеку, который, получив в конверте «Прости и прощай!» невесты, побежал в курилку стреляться. И застрелился бы, если бы не бдительный прапорщик Махортов.

И все же Потапов, вернувшись в родной город, бежит к любимой сквозь снег и ветер с букетом цветов, чтобы сделать предложение. А та, судя по всему, уже брошенная случайным любовником, ждет его и бьется в истерике от того, что влюбленный в нее одноклассник может передумать. Мелодрама какая-то! Хотя…

Дочь первого секретаря горкома партии сообщает Асланову, что ждет от него ребенка, и тот бросает девушку, а ведь с таким высокопоставленным родственником можно и карьеру сделать. Ведь в начале октября 1991 года еще никто не мог представить, что Советский Союз через два с половиной месяца распадется. Но все же появились уже новые герои — люди, спокойно набивавшие деньгами карманы на глазах соотечественников, с трудом отоваривающих продовольственные талоны…

Знает ли Денис, кто его настоящий отец? Вряд ли. И что это за брачный контракт, по которому в случае развода Светлана Валерьевна не получает ничего? Зачем Потапов заставил жену подписать его, если сам не собирается разводиться?

Дальский продолжал думать обо всем этом и после приезда в офис, и на встрече с каким-то чиновником из столичной мэрии, предложившим купить дешево расселенный под снос дом, и даже когда пришли брать интервью два небритых типа с телевидения… Потом позвонил Герману Владимировичу, напросился пообедать в его ресторане. И тот ответил, что и сам будет там через полчаса.

— Ну, и каково быть олигархом? — спросил Герман, когда они уселись за столом в том самом кабинете, в котором уже встречались прежде и где Дальский от имени Потапова дал отставку Вике Сосниной. — Нравится?

— А ты попробуй.

— Не хочу, — покачал головой главный телохранитель олигарха. — Мне самим собой быть неплохо. И потом, у меня не получится. Я не такой талантливый, как ты.

— Кстати, у меня проблемы.

Герман Владимирович оторвался от грибного супчика, вытер рот салфеткой и произнес только одно слово:

— Ну!

— Светлана Валерьевна заводит разговоры на темы, мне непонятные, и о людях, мне неизвестных. Пока выкручиваюсь, как могу, но скоро она начнет о чем-нибудь догадываться.

— О ком она говорит?

— О каком-то Павле.

— Не знаю такого.

— Но она…

— Забудь. Если еще раз пристанет с разговорами о нем, сделай вид, что вышел из себя, и попроси больше не вспоминать о нем. А что она о нем спрашивает?

— Говорит, будто я, то есть Потапов, неблагодарный. Дескать, Павел мне так помог в жизни, а я до сих пор на него в обиде. Мол, если бы не Павел…

— Не Павел, а Паша, — прервал Алексея Герман Владимирович. — Правильнее — с ударением на второй слог. Паша Мурадович Асланов. Друг детства Потапова. Они в Вольфраме в одном дворе жили. Только Асланов на три года старше Максима. Он был этакий король двора у них. С раннего детства занимался спортивными единоборствами, был даже чемпионом России по карате среди юниоров. Потом, когда Максим Михайлович начал работать на комбинате, помог ему поучаствовать в приватизации предприятия и стать председателем наблюдательного совета. В то же самое время Потапов, получив в управление свои и чужие акции, заложил их банку, и в последние дни ваучерной кампании приобрел акции «Газпрома». Скандал был такой, что хотели уголовное дело завести. Даже завели, кажется, но через полгода Потапов большой пакет акций «Газпрома» продал на бирже и получил тысячу процентов прибыли. Часть денег вложил в развитие комбината, а на оставшуюся скупил несколько убыточных предприятий и поднял их. Тогда они с Аслановым и поссорились — тот тоже хотел долю, но Максим Михайлович был уже другим. Паше пришлось уехать. Его люди еще долго пытались крышевать разные фирмы в городе, но потом их всех оттуда выдавили. По слухам, Дудаев приглашал Асланова в свою охрану, но тот отказался. В середине девяностых Паша эмигрировал в Германию. Человек он далеко не бедный, имеет там свои предприятия, уважаем нынешними соотечественниками. Образования высшего не имеет, но не глуп. Очень расчетлив. Гордый, называет себя волком. И если кто-то становится на его пути, то Паша врагу своему говорит обычно: «Ты — пес, а я — волк. И я тебя порву!» Обещания свои сдерживает. То есть сдерживал. Я про него уже лет десять ничего не слышал.