Дар - Даниэла Стил

— Мы не должны этого делать, — тихо произнесТомми.

Сегодня Мэрибет дала ему надежду, и теперь он хотелподелиться ею с родителями — хотя бы ею.

— Мы же продолжаем жить. Энни не обрадовалась бы, еслибы увидела, что с нами происходит. Давайте хотя бы немного общаться, а? Необязательно каждый вечер, хотя бы иногда.

— Скажи это своему отцу, — холодно отрезала Лиз,снова поворачиваясь к раковине с грязной посудой.

— Слишком поздно, сынок.

Отец тяжело поднялся, похлопал его по плечу и исчез вспальне.

Лиз покончила с посудой и затем, все с тем же отчужденнымвыражением лица, при помощи Томми собрала книжный шкаф для новых учебников. Завсе это время она не произнесла ни слова.

Когда шкаф был благополучно водворен на место, Лиз сдержаннопоблагодарила сына и тоже ушла в спальню.

За последние семь месяцев все в ней переменилось — всегдаотличавшие ее мягкость и теплота исчезли, уступив место каменной холодности, вглазах поселились отчаяние, боль и неизбывная печаль.

Томми было ясно, что ни один из родителей никогда не сможетвнутренне смириться со смертью Энни.

Войдя в комнату, Лиз увидела, что Джон прямо в одежде спитповерх покрывала. Она долго стояла и смотрела на него, а потом тихо прикрыла засобой дверь.

Может быть, этот разлад между ними уже не имел значения.Несколько месяцев назад она была у врача, и он сказал, что больше детей у неене будет. Так что можно было и не пытаться.

Когда она была беременна Энни, она и так многим рисковала —это чудо, что девочка родилась здоровой. А теперь, когда ей было уже сороксемь, учитывая то, с каким трудом дались ей в свое время дети, она могла вообщеоставить всякую надежду. Врач ей так прямо и сказал.

Интимных отношений между ними уже давно не было. Он неприкасался к ней с той роковой ночи перед смертью Энни, когда они убедили другдруга в том, что у нее обыкновенная простуда.

Они оба продолжали корить себя, и одна мысль о том, чтобызаняться любовью, вызывала у супругов отвращение. Никакой любви, никакойблизости, никакой заботы о ком бы то ни было, думала Лиз.

Она чувствовала, что после смерти Энни потеряла обоих своихмужчин — и Джона, и Томми, — и относилась к этому факту с полнымравнодушием и апатией. Ее словно бы отрезало от самых близких ей людей, она какбудто бы замерзла, но за этой ледяной маской пряталась ее боль.

Страдания Джона были гораздо более очевидными. Он не могтаить своих мучений. Его угнетала потеря не только любимой дочурки, но и жены,и сына. Ему некуда было пойти, некому поведать о своих чувствах, и не былочеловека, в чьем обществе он обрел бы душевный покой.

Наверное, он мог бы изменить своей жене, но ему мало былоодного секса — Джону хотелось той душевной и физической близости, что быламежду ними раньше и что уже нельзя было вернуть никакими способами.

Лиз прошла в ванную, раздеваясь на ходу, и Джон пошевелилсяи что-то пробормотал.

Надев ночную рубашку, она растолкала мужа перед тем, каквыключить свет.

— Переоденься в пижаму, — произнесла она такимтоном, каким разговаривают с неразумным ребенком или с незнакомым человеком.

Так могла бы сказать медсестра пациенту, а не женщина,которая когда-то его любила.

С минуту он сидел на краю кровати, пытаясь вспомнить, что сним происходит, а затем посмотрел на нее снизу вверх.

— Прости меня за сегодняшнее, Лиз. Знаешь, у меняпросто из головы вылетело. Наверное, я просто переволновался, представляя, чтоменя ждет. Вернуться домой к обеду, словно в прежние времена, начать всесначала… ну, в общем, ты понимаешь. Я не знаю. Я не хотел все испортить.

Однако он это сделал. Сама судьба все испортила. Энни нет, иничто не вернет ее назад.

Они никогда больше ее не увидят. И никогда не смогут житьпо-прежнему.

— Ничего, — неубедительно ответила Лиз. — Вдругой раз соберемся все вместе и пообедаем.

Ее слова звучали неискренне.

— Правда? Я бы очень этого хотел. Мне так не хватаеттвоих обедов.

В этом году они все похудели — эти чудовищные семь месяцевне прошли для них даром. Джон заметно постарел, Лиз выглядела изможденной инесчастной — особенно сейчас, после того как узнала, что детей у нее больше небудет.

Джон прошел в ванную и переоделся в пижаму. Он улегся в ихобщую постель, где когда-то они с женой получали друг от друга столькоудовольствия.

Но сейчас она повернулась к нему спиной — холодная и чужая.

— Лиз, — позвал он в темноте, — ты простишьменя когда-нибудь?

— Мне нечего прощать. Ты ни в чем не виноват, —мертвым голосом ответила она.

Впрочем, они оба чувствовали себя мертвыми.

— Знаешь, если бы мы все-таки вызвали тогда врача… Еслибы я не убедил тебя, что это всего лишь простуда…

— Доктор Стоун сказал, что это уже не имелозначения, — откликнулась Лиз таким тоном, будто на самом деле не вериласвоим словам.

— Прости, — произнес Джон со слезами в голосе,кладя руку на плечо жены.

Она не пошевелилась, словно еще больше отдалившись от негопосле этого прикосновения.

— Прости меня, Лиз…

— И ты меня прости, — мягко ответила она, но так ине повернулась к нему.

Лиз никогда не смотрела на него в такие минуты. Она невидела, как он молча глотает слезы при свете луны, а он не знал, что и онатихонько плачет в подушку. Как будто они медленно тонули — каждый в своемокеане.

Лежа в постели этим грустным вечером, Томми думал о своихродителях. Он понимал, что нет никакой надежды на хотя бы частичное возвращениек прошлой счастливой жизни. Слишком бесповоротна была произошедшая с нимиперемена, слишком велика боль, слишком непреодолимо горе.

Он утратил не только сестру, но и свой дом, своих родителей.Единственное, что его как-то утешало, — это возможность видеть Мэрибет.

Он вспомнил ее длинные ноги и ярко-рыжие волосы, этузабавную мужскую рубашку, их бег наперегонки… он вспомнил тысячу разныхприятных вещей и как-то незаметно уснул, и этой ночью ему приснилась Мэрибет.

Она шла по берегу лесного озера медленными шагами, ведя заруку малышку Энни.

В воскресенье Томми и Мэрибет посмотрели «Отсюда довечности» с Бертом Ланкастером и Деборой Керр. Фильм понравился им обоим.

В кинотеатре Томми обнял свою спутницу за плечи и просиделтак весь сеанс. Они ели поп-корн и карамельки, в грустных местах она всплакнула,и после фильма они оба пришли к выводу, что он просто потрясающий.