Моя малышка - Мэри Кубика

И все же время от времени думаю, как бы мы жили, будь у Зои братик или сестренка. Неужели тогда у нас были бы такие же напряженные, неловкие семейные ужины, когда все молчат, и только слышно, как мы едим? Возможно, тогда за столом было бы весело. Дети дурачились бы, дергали друг друга за волосы, дразнились, а не сидели насупившись, как наша единственная дочка. Про единственных детей говорят, что из-за отсутствия братьев и сестер они растут эгоистичными и неуживчивыми. Как раз про нашу Зои. Наблюдаю, как дочка краешком глаза поглядывает на Уиллоу. Интересно, что сейчас выражает ее лицо? Злость? Зависть? Что-то еще? Что-то совсем другое?

Зои сидит за столом, завернувшись в серое одеяло. Дочке вечно холодно. Выковыривает вилкой из пирога куриные внутренности и спрашивает:

– Это еще что?

С глубоким отвращением смотрит на растекшийся по тарелке куриный бульон.

– Пирог с курицей, – отвечает Хайди, отправляя собственную вилку в рот. – Попробуй. Тебе понравится.

Жена одновременно умудряется и удерживать ребенка, и есть. Сразу видно, опытная мать. Давно ли она так же сидела за столом с маленькой Зои? Между тем дочка заявляет, что терпеть не может горох, и принимается отделять его от моркови, курицы и зелени. Потом ковыряет корочку и берет в рот крошечный кусочек.

Повисает пауза.

– Что это за имя такое – Уиллоу? – спрашиваю я.

Телевизор включен. Рассказывают об итогах сегодняшних баскетбольных матчей, но, как всегда во время ужина, звук отключен. Смотрю на цифры счета, показывают особенно эффектные броски и заброшенные мячи.

– Крис! – рявкает Хайди, будто я спросил о чем-то неуместном. Например, о размере груди или о политической принадлежности. Ничего не поделаешь, я человек прямой, застенчивостью не отличаюсь. В нынешней ситуации содержится изрядная доля иронии – меня Хайди с пристрастием допрашивает о каждом пустяке, а эту незнакомку пустила за стол, ничего о ней не узнав, даже фамилии. А вдруг девчонка – преступница в бегах?

– А что такого? Просто спрашиваю. Интересно. Ни разу не встречал никого по имени Уиллоу.

Разве что дерево.

– Очень красивое имя, – с напором произносит Хайди. – Такое изысканное, изящное…

– В нашей школе есть одна Уиллоу. У нас с ней общая география, – вдруг ни с того ни с сего объявляет Зои. Мы настолько не привыкли, чтобы дочка участвовала в общем разговоре, что были ошарашены. Наверное, еще больше остолбенели бы, если бы наша гостья что-нибудь сказала. – Уиллоу Брахер. – Потом Зои прибавляет: – Парни ее дразнят «Уиллоу Трахер».

Молчание становится совсем уж неловким. Между тем черная кошка упорно бросается на кирпичную стену. Тараканы там, что ли?

– Уиллоу, а фамилия у тебя есть? – спрашиваю я.

Хайди снова восклицает:

– Крис!

– Да, сэр, – тихо отвечает она.

Где-то подо всеми этими жесткими уличными замашками скрывается наивная деревенская простушка. Даже не знаю, почему мне так кажется – может, причина в едва уловимом выговоре, а может, дело в том, что она обратилась ко мне «сэр». Наблюдаю, с какой жадностью она ест. Едва тарелку не вылизала. Не спрашивая, хочет ли Уиллоу добавки, Хайди кладет ей второй кусок. Сначала девчонка съедает начинку. Корочку оставляет на потом. Видимо, эта часть пирога ей нравится больше всего. Конечно, ведь это единственное, что Хайди не приготовила сама, а воспользовалась готовой смесью.

Сколько бы этой девице ни было лет, восемнадцать ей быть никак не может. Впрочем, мало ли, кто как выглядит? Решаю думать, что Уиллоу восемнадцать. Когда нагрянет полиция, смогу с самым искренним видом изображать недоумение: «Но, сэр, девушка сказала, что уже совершеннолетняя». После ванны пахнет от нее гораздо лучше. Но даже сидя за столом, чисто вымытая, в одежде Зои, Уиллоу сразу производит впечатление маргинальной особы. После душа густо и неровно накрасила ресницы, крашеные волосы выглядят неопрятно, все уши истыканы дырками для серег, некоторые, судя по красноте, воспалились, ногти обгрызены почти до основания, глаза бегают. Под моим пристальным взглядом Уиллоу чувствует себя некомфортно. Еще один подозрительный признак – выглядывающий из-под челки синяк.

– Так… Фамилия, значит, есть. Может, скажешь, какая?

– Крис, я тебя очень прошу…

Девушка что-то невнятно бубнит себе под нос. Кажется, что-то вроде молитвы – разбираю слова «верить» и «Бог». Но когда прошу говорить погромче, коротко выпаливает:

– Грир.

За окном начинает орать сигнализация. Переспрашиваю:

– Как?

Девушка повторяет громче:

– Меня зовут Уиллоу Грир.

После ужина, чтобы не забыть, записываю это имя на обратной стороне завалявшегося в кошельке чека.

Просыпаюсь утром и вижу, что выглянуло солнце. После долгих пасмурных, дождливых дней даже непривычно – солнечный свет кажется слишком ярким. После сна все тело онемело. Повернуться не могу, точно древний старик. Бока почти не чувствую. Перекатываюсь на спину, правая рука задевает металлическую ножку кровати. Мысленно произношу все известные мне ругательства, пытаясь сообразить, почему вообще сплю на полу рядом с кроватью. Подо мной жесткий коврик букле. Лежу, завернувшись в ярко-малиновый спальный мешок Зои.

И тут вспоминаю: ночевать в походных условиях вызвался по собственной инициативе. Заявил – не допущу, чтобы дочка спала одна, когда в доме посторонний человек. Хайди велела не валять дурака и предложила поменяться с дочкой местами. Но я был непреклонен. Пусть мои девочки ложатся вместе на нашу двуспальную кровать, а я буду их охранять. Тогда обе будут под надежным присмотром. Даже кошки сегодня спали здесь, в крепко запертой спальне. А как иначе? Ведь эта девица ночует напротив. На всякий случай даже подпер дверную ручку стулом, чтобы уж точно не ворвалась.

Переворачиваюсь на бок и в первый раз в жизни заглядываю под кровать. Чего там только нет – одиноко пылящийся носок, игрушечный кролик Зои, пропавший, когда дочке было одиннадцать, сережка.

– Что ты так смотришь? – спрашивает Хайди, когда встаю с пола и захожу на кухню. Дом наполняет аромат яичницы, блинчиков и свежесваренного кофе. Хайди хлопочет у плиты, придерживая на бедре ребенка одной рукой и переворачивая блины другой. Даже удивительно, насколько естественно она выглядит с младенцем. Человек незнакомый решил бы, что перед ним мать с дочкой. Можно подумать, совершил путешествие на машине времени, и теперь вижу перед собой Хайди с маленькой Зои. Ребенок схватился за золотую цепочку – ту самую, без которой жена из дома не выходит, – и, зажав в пухлом кулачке, тянет изо всех сил. С цепочки свисает обручальное кольцо отца Хайди – единственная вещь, которую она пожелала забрать, когда он умер. Они с матерью договорились – все остальные вещи, с которыми связаны дорогие воспоминания, теща оставляет себе, а кольцо достается моей жене. Хайди с ног сбивалась, разыскивая цепочку точно такого же золотисто-желтого оттенка, как кольцо. Между прочим, золото девятьсот девяносто девятой пробы, поэтому цепочка стоила бешеные деньги – почти тысячу долларов. А теперь младенец ее, того и гляди, порвет, а жене хоть бы что.