Мы уходим последними… Записки пиротехника - Виктор Иванович Демидов

улице чуточку посветлее, тебя, наверное, испугали бы его мокрая, заляпанная глиной одежда, бледное, усталое лицо, в кровь исцарапанные руки».

А он шутит, смеется счастливо и долго не может выпустить из рук ее ладони.

Потом, в машине, он прячет от нас блестящие глаза и смущенно улыбается грубоватым остротам лихого приятеля.

Наш побывавший не в одной передряге «газик» был заслуженным ветераном. На нем за несколько лет мы перевезли тысячи снарядов и мин. Доставалось ему крепко. Изо дня в день, с утра и до вечера, наматывал он и наматывал на свои старенькие колеса километры асфальтированных, гравийных, проселочных дорог и просто бездорожья. Порой не выдерживал такого напряжения – бастовал. Но утром бодрый и улыбающийся Николаев доставлял его в нужное место в целости и сохранности.

Меня это всегда удивляло. Шоферы в смысле запасных частей народ прижимистый, можно сказать – жадный. И надо иметь недюжинные способности, чтобы хоть чем-нибудь одолжиться. А стеснительность нашего водителя была мне хорошо известна. Только потом мне удалось понять тонкость его взаимоотношений с товарищами. Предельно безотказный и предупредительный к другим, он легко и просто получал нужную помощь многочисленных друзей. Ну, а сам возился со своей «лайбой» (не знаю, откуда прилипло к нашей машине это морское словечко) всегда, как только выпадали ему редкие часы отдыха. Но часов этих было мало, ой как мало! Его вызывали и в ранние, предрассветные сумерки и поздним, глубоким вечером. И ни разу не застали врасплох, не готовым к рейсу.

Товарищам на расспросы об этих многочисленных поездках он весело пояснял: «Наше дело шоферское – крути баранку и знай поворачивай, куда скажут». О вольных и невольных приключениях помалкивал, будто и впрямь был к ним непричастен. Но из трехсот его выездов на «заявки», пожалуй, не было ни одного, в котором он оставался бы сторонним наблюдателем – просто «возчиком». И по-детски любопытный и по-солдатски дисциплинированный, Валентин успевал всегда именно в те прорехи, которые надо было закрыть.

* * *

Помню такой случай. Зимой шестьдесят первого года нас вызвали на ленинградский завод «Электросила». В узкой глубокой траншее, у самой стены цеха, «вылупился» солидный – пудов этак на десять – немецкий снаряд.

Мощная помпа с трудом справлялась с откачкой воды, в траншее не развернуться, а снаряд на всю свою полутораметровую длину вмерз в крепкий как камень грунт. По маленькому кусочку, по крохам подавалась земля. За четыре часа работы образовался лишь низенький – только руке пролезть – лаз вдоль снаряда.

Я стоял над траншеей и не знал, что придумать. Четыре часа не работал большой цех. Стемнело. Под нестерпимо ярким светом времянки снаряд и куски земли отбрасывали резкие черные тени. Слезы, а не работа. Того и гляди угодишь по тупому и рваному рылу совершенно обнаженного взрывателя.

Валентин долго стоял рядом, молчаливый и сосредоточенный, как памятник.

– Может, так потащим, товарищ старший лейтенант?

– Где потащим? Двое здесь не поместятся, а одному не поднять.

Он тяжело и гулко спрыгнул в траншею.

– Валя, милый, если ты зацепишь или уронишь… Эта стена, проспект… Понимаешь?

Таким я его еще не видел. Мокрый, перепачканный с головы до ног, он врос усталыми ногами в ползущую глину, и мертвеющие от перенапряжения пальцы его миллиметр за миллиметром тянули на грудь скользкую отвратительную чушку. Раза два он терял равновесие, и снаряд кренился к усыпанной острыми кусками мерзлоты стенке.

– Осторожно, Валя!

Он жадно втягивал воздух широко раскрытым ртом и тащил дальше.

Так вот и выжал наверх к машине все сто шестьдесят килограммов взрывчатки, и железа. Выжал и как ни в чем не бывало уверенно сел за руль своей «лайбы».

– Куда повезем, товарищ старший лейтенант?

На другой день где-то на Московском проспекте я купил «Вечерку» с коротенькой заметкой о случае на «Электросиле» и показал ее Валентину. Он посмотрел, обнаружил свою фамилию рядом с лестными эпитетами и покраснел до корней волос. Так и не справившись с охватившим его волнением, он бестолково покомкал газетные листы и, не прочитав, сунул их куда-то под сиденье.

Когда кончился срок его службы, Валентин решил остаться в армии: ему предложили обучать шоферскому искусству слушателей военной академии. Потом до нас дошел Указ о награждении Николаева орденом Красной Звезды, и я заехал его поздравить. Приехал и с изумлением обнаружил, что за полтора года службы на новом месте Валентин ни единым словом не обмолвился своим товарищам о бывшей работе. Ни про то, как в Старо-Панове он обезвреживал противотанковые мины, ни про снаряд, «принятый» им из купола церкви в самом центре Ленинграда, ни про Красное Село, – ни о чем этом ни звука.

Тертый жизнью плотный старшина – его нынешний начальник – сказал уважительно:

– Ишь ты! Выходит, наш Николаев герой оказался. – И непоследовательно добавил: – Это все ничего. Главное, что парень он тихий.

Еще я почему-то хорошо его запомнил в весну последнего года нашей совместной службы. Он стоял над оврагом, где мы взрывали свои «находки», и дышал, широко раздувая ноздри. Родниковый аромат таяния, удивительно тонкие запахи пробуждающейся природы доставляли ему огромную радость. Иногда ветер приносил со стороны оврага резкую струю горелого пороха. Тогда лицо у Валентина морщилось и приобретало странное задумчивое выражение. В эти минуты мне казалось, что мой товарищ что-то усиленно вспоминает и никак не может вспомнить. Может, искореженные леса, глухие болота, скрип расхлябанных телег, встревоженные лица… И наверняка – запах гари. От спаленных изб, от рвущихся снарядов… Он ведь совсем махоньким впитал его, этот запах войны.

Неожиданные находки

– А-ах!.. – задохнулся от изумления Боря Гоголешвили, наш новый, весьма экспрессивный водитель, и больше ничего не смог выговорить.

Сзади, довольные произведенным впечатлением, вовсю ликовали наши радушные хозяева – работники псковского военкомата. Эффект и в самом деле был великолепен. У кремлевской стены, с удовольствием подставив выщербленные серые бока летнему солнцу, наверное, впервые за несколько веков грелись… каменные ядра.

– Эхо самой древней войны! – патетически воскликнул Боря.

– Пожалуй…

Пока мы с интересом взирали на допотопное «эхо», нас самих с не меньшим любопытством разглядывали собравшиеся на площадке реставраторы и археологи. Раскапывая кремлевский двор в поисках тайн древности, они неожиданно наткнулись на вполне современные средства уничтожения человека – две противотанковые мины. Не без основания сочтя их опаснее добродушных ядер, археологи предпочли вызвать специалистов.

И вот с двумя ящиками желтой раскисающей взрывчатки мы едем по Пскову, выбирая наиболее удобные пути для вывоза нашего груза. Боря черными, как агат, глазами восхищенно косится на подаренное