Богатыристика Кости Жихарева - Михаил Успенский

А куяку и пацирю

Цена лежит три тысячи,

А кольчугу на нем красна золота

Цена сорок тысячей,

А и конь под ним в пять тысячей.

Почему коню цена пять тысячей?

За реку он брода не спрашивает,

Которая река цела верста пятисотная,

Он скачет с берегу на берег…

Еще Дюк владеет луком:

А цена тому луку три тысячи.

Потому цена луку три тысячи —

Полосы были серебрены,

А рога были красна золота,

А и титивочка была шелкОвая,

А белого шолку шемаханскова.

И колчан с пошел ним каленных стрел,

Всякая стрела по десяти рублев,

А и еще есть во колчане три стрелы,

А и тем стрелам цены нет,

Цены не было и не сведомо.

Почему не было цены трем стрелам? Потому что привозные, из Нова-города. Выструганы они из «трость-дерева», проклеены клеем «осетра-рыбы», а оперены перьями сизого орла, привезенными «из-за Камы» с синего моря. Ну, дерево, клей, перья – не диво… В чем же дело?

Почему те стрелки дороги?

Потому оне дороги,

Что в ушах поставлено по тИрону по каменю,

По дорогу самоцветному;

Подле ушей перевивано

Аравицким золотом…

Ушко – выемка, где наконечник крепится к древку. Но зачем украшать стрелу – расходный матерьял – каменьями и золотом? И что это за камень – тирон?

А вот зачем и что за камень. Наш Дюк выехал на охоту – стрелять гусей, лебедей да «перелетных серых малых уточак»…

Он днем стреляет,

В ночи те стрелки сбирает:

Как днем-та стрелачак не видити,

А в ночи те стрелки, что свечи, горят,

Свечи теплются воску ярого;

Потому оне, стрелки, дороги.

Вот какое буйное воображение у сказителя! Начал описание с прайс-листа или каталога оружейного супермаркета, а закончил чистой фантастикой! И камня такого нет в природе, и тактика у Дюка нескладная: днем стреляет, ночью стрелы подбирает… А спит когда?

Но ни слова про меч. Он Дюку и не нужен – после охоты богатырь едет «ко князю Володимеру» и там на пиру начинает раскидывать пальцами – у него-де в доме и «ества» вкусней, и печка в изразцах («муравлена»), и под в печи медный, и вообще князь перед ним голодранец…

Владимир возмутился и поехал к Дюку лично – проверить, так ли оно все на самом деле. Там для князя «накрыли поляну», да такую роскошную, что Красно Солнышко остался доволен. Он-то хотел «описать» дом Дюка Степановича – считай, ограбить, да «отложил все печали на радости». Впрочем, увез оттуда гору подарков.

Совершенно не богатырская история. Никаких тебе боев-подвигов. Спор хозяйствующих субъектов.

Больше для нынешних «братков» да олигархов подходит.

Да, и в кузнице Костя оказался самым молодым. Но там никакой дедовщины не было и близко, потому что все занимались делом.

Не смущали Жихарева ни беспрерывный грохот, ни раздувание огромных кожаных мехов («кислородное дутье» того времени), ни тяжелые полосы раскаленного железа – их приходилось держать щипцами, пока Людота работал своим тяжким молотом. И ни разу у Кости заготовка не вылетела из щипцов!

Ему даже разрешили самому отковать ножичек.

Боялся он одного – не стать бы похожим на кузнеца. Не в смысле мастерства, а в смысле одноглазия. Вылетит искра покрупнее, угодит в око – и привет. Пример перед глазами, пока еще парными.

А жмуриться каждый раз как-то в лом. Хотя замечаний пока не делают. Наоборот, Людота его жизни учит:

– На что тебе эта богатыристика, Костянтинушко? У тебя рука твердая, глаз верный – учись кузнечному делу! Тогда эти кровопийцы, феодалы проклятые, сами к тебе будут приходить, кланяться – откуй клинок, смастери бармицу, сплети кольчужку, сделай милость! А ты им – в очередь, таракановы дети, в очередь! Много вас таких тут ходит! Много вас на шее народной сидит! Вот ужо поднимется мускулистая рука рабочего класса, и поползете вы окарачь, тунеядцы-захребетники…

– Они ведь нас защищают… – заступился Костя за богатырей.

– Защищают они! – Людота гневно сверкнул уцелевшим оком. – Раз в десять лет всемером хромого берендея заборют – а шуму, а славы! От них убытку больше, чем защиты… Мы сами, рабочий народ, всякого врага одолеем, так учат карлы немецкия, бородатыя! На нас, людях труда, все держится!

Костя подумал, что Людота, как и давешний скоморох, тоже не очень-то былинный персонаж, но тут крупная искра клюнула его в щеку. Под левым глазом.

«Хватит. Пора с этим делом завязывать», – решил Костя.

После работы он пошел на склад и выпросил у завхоза Потанюшки Хроменького кусочек оконной слюды. Потом сбегал в березовую рощу и срезал с поваленного дерева кусок бересты. Из бересты смастерил что-то вроде маски сварщика с прорезью для глаз. Взял в оружейке рыбьего клея (не из осетра, а уж какой был) и закрыл окошечко слюдой. Мутновато, но все видно.

– Это что за баловство? – насупился было кузнец на следующий день, но призадумался, повертел маску в руках…

– Никто ее у тебя не видел? – спросил Людота страшным шепотом, оглянулся и запер дверь в кузню.

«Ох, что-то я снова накосячил!» – испугался Жихарев.

– Да нет, – сказал он. – Кто за мной тут сечь будет?

– Вот и не показывай никому, – сказал Людота. – Дай-ка ее мне, в сундук положу. Потом такую же для меня смастеришь – тоже тайком. И надевать только перед самой работой. У каждого кузнеца свои тайны есть, и хранить их следует крепко-накрепко! Эх, где же ты раньше был?

– Ноу-хау, ясен пень, – сказал Костя. – Промышленный шпионаж и копирайт… А как же другие кузнецы?

– У всякого в кузне свой огонь, – сказал кривой. – Вот погоди, когда я тебе свои секреты передам, ты их тоже хранить будешь пуще глаза, как я…

– Это точно, – сказал Костя.

Когда Людоту позвали зачем-то к старшим богатырям, в кузницу вкатился Колобок – протиснулся под дверь. Здесь, в жаре, ему нравилось – видно, вспоминал свою родимую матушку-печку.

– По сердцу работа? – спросил вожатый.

– Устаревшие способы производства, – сказал Костя. – Нет, я все понимаю, но зачем заклинания-то читать при ковке и закалке?

– Ну, кузнеца всегда за колдуна считали, – сказал Колобок. – Это мастерам даже на пользу было, когда от них держались подальше. И заклинания читают не просто так, а для дела…

– Не надо меня разводить, – сказал Костя. – Ты же не Пинай какой-нибудь сопливый, а Виссарион Глобальный!

– А я и не шучу. В металлургии важно соблюдать, кроме прочего, временной режим процесса…