За доброй надеждой. Книга 1. Соленый лед - Виктор Конецкий

И мы пошли с ней по дорожке. Я не знал, куда ей надо сворачивать – направо, налево. Прямо-то ей не надо было идти – там был другой отель, еще более модерный и роскошный, там за стеклом стоял мертвый волк и скалил зубы на проживающих, там продавали иллюстрированные журналы всех стран мира и играл дорогой оркестр.

Как много значит имя женщины. По имени, сам не замечая этого, сочиняешь ее для себя и потом десятилетиями веришь в легенду, сотканную тысячами ассоциаций, возникших из дебрей памяти, существующих в тебе еще с детства: «Франциска».

У наших женщин есть чудесные имена – Мария, Анна, – но они пришли с Запада. Злата – чудесно, но не существует сегодня. Удивительные по нежности и женственности имена у англичанок – Мэйв, Клайв… Кэтрин…

Мы прошли мимо десятка американских, итальянских, немецких машин. Они низко припадали к асфальту стояночной площадки своими стремительными, как у гончих собак, мускулистыми и блестящими телами. Наша «Волга» выглядела среди них провинциально, но крепко.

– Ленинград! – сказал я с иностранным акцентом и ткнул в «Волгу».

– О! – сказала Франциска и кивнула головкой на тропинку, которая вела к шоссе.

И я не понял: она одобрила то, что я из Ленинграда, или показала, что ей надо сворачивать? Как мне не хотелось с ней расставаться! Как мне хотелось просто так, тихо и молча пройти с ней рядом по остывающей вечерней земле, над озерами, цвет воды которых мне так и не удалось определить, мимо столбиков, отражатели которых вспыхивают от фар приближающихся машин.

Быть может, мне надо было просто-напросто ее обнять за плечи, когда мы свернули на тропинку. Засвистеть какой-нибудь твист, обнять ее за плечи, и пошелестеть деньгами в кармане, и пригласить в кабачок. Денег у меня была куча – четверть миллиона динаров, и я знать не знал, куда их спустить, потому что через неделю должен был быть уже в Будапеште. Красивая жизнь…

До чего эта жизнь влечет нас, пока мы не выигрываем лотерейный билет и не попадем в нее сами. И тогда оказывается, что все это ерунда. И уже через десять заграничных дней тебя тянет назад. Даже если свободно ездишь по прекрасной южной земле на машине.

Я, конечно, не обнял ее за плечи и не стал насвистывать твист. Мы шли по узкой дорожке среди кустов, ромашки белели в вечернем сумраке по краям тропинки, из ресторанов отелей уже слышалась музыка. И Франциска, конечно, ждала от меня чего-то. Но я не мог обнять ее за плечи. Она казалась мне чем-то таким же нежным, как и ее имя.

– Где – будешь – сегодня? Где – тебя – встретить? – спросил я по-русски, по-английски и по-немецки. Я вообще выяснил, что вдруг могу говорить иностранные слова и даже если нахожусь в особенном состоянии, то и понимать ответ.

Она остановилась и говорила быстро, много и трогала пальцем мой галстук, завязку галстука. Она говорила по-хорватски, но я уже нечто понимал, улавливал, интуиция сконцентрировалась и превратилась в переводную электронную машину, которая сведет все языки к одному штампу. Она говорила о том, что хочет меня видеть сегодня, но есть нечто препятствующее этому, но она попробует обойти это препятствие. И что она будет весь вечер в харчевне, вот огни этой харчевни, за деревьями, но если у меня есть товарищ, то пускай я прихожу с ним, а не один. Там собираются не туристы, а те, кто работает здесь.

Мне надо было взять ее за уши и поцеловать. Но вместо этого я кивал своей пустой башкой, потом повернулся и пошел в отель: время ужина уже заканчивалось. Ужин был нужен мне как прошлогодний снег. Но почему-то я давно привык вести себя не так, как хочется, как естественно вести себя, а наоборот. Меня ждал ужин в ресторане, и я пошел его жевать…

Я думал о Франциске и слышал разговор:

– Можно посмотреть в ваши темные очки?

– Пожалуйста, а я посмотрю в ваши…

– Вы зимой носите очки?

– Я не люблю зеркальные стекла.

– Зеленоватый цвет лучше.

– Как вам сказать…

Не знаю, чего я ждал от нашей встречи с Франциской. Но по дурной привычке мозг анализировал мои эмоции и издевался над ними. «Чего это она тебе так понравилась? – спрашивал мозг. – Или тем, что она не капризничает? Но это-то и плохо. Каприз – единственный способ для женщины утвердить свою самостоятельность в такой ситуации. Очевидно, твоя Франциска несамостоятельное существо…»

– Нужно, чтобы с боков все было закрыто.

– Нет, для меня это необязательно.

– Ваши тяжеловаты…

– Я не привыкла к пластмассам.

– Я тоже не привыкла, но роговая оправа…

– Какая же это «роговая»? Это пластик.

– Какой же это пластик? Все помешались на химии!

– Вы хотите сказать, что это рог?

– Я хочу сказать только то, что я сказала…

Я подумал о том, как уйду отсюда, пройду метров пятьсот по шоссе, потом поднимусь по склону кювета, увижу милый маленький кабачок. Очевидно, меня могут ждать там неприятности. Какой-нибудь парень, который любит Франциску уже длительное время, который имеет на нее все права. Или еще что-нибудь такое нехорошее.

– А я обхожусь без очков. Мода. Наши бабушки отлично без них обходились.

– У меня западногерманские, уже четвертый год…

– Поляки тоже делают хорошие…

– Нет, у французов самые элегантные.

– Меня они успокаивают.

– А меня не всегда…

Черт-те знает, подумал я, обсасывая куриную косточку. Еще действительно в драку попадешь. Как бы чего не вышло… А как теперь не пойти? Чепуха какая… Конечно, пойду. Ерунда все это, но как бы чего не вышло…

– Надо требовать у администрации вино! Видите: американцам подали вино, а нам только воду…

– Действительно, в Венгрии дают вино, а здесь только воду.

– У меня от этой воды живот болит.

– Джем я возьму с собой – такая аккуратная коробочка! Просто прелесть… Это будет как сувенир…

– Вы любите световые эффекты в ресторанах? Они, конечно, для молодых, но иногда…

Световые эффекты действительно начались. Свет то притухал, как в бомбежку, то опять нормально разгорался… А зачем она сказала, чтобы я приходил с товарищем? И где я его возьму? Серый волк мне товарищ…

– У нас не умеют делать красивую упаковку.

– Кто с вами будет спорить?

– Масло горчит, но упаковка на высшем уровне.

– У них очень дешевый шоколад…

Здесь световые эффекты кончились. В том смысле, что свет потух окончательно. Официанты неслышно пошли по залу, прося у господ и панов прощения. Официанты зажигали свечи на столах.

Я вышел из ресторана и увидел южную темноту. Глаз выколи – вот что я увидел. Ни одного фонарика. Электричество погасло везде вокруг – не только в ресторане.