Череп со стрелой - Дмитрий Емец

В комнату, разбив стекло, влетел голубь с окостеневшими крыльями и свернутой набок шеей. Он попытался развернуться, но врезался в пульсирующую нить, вспыхнул и в одно мгновение прогорел. Одна из нитей осыпалась.

– Хотели подглядеть, как у нас дела, но накладка вышла! – сказал Ул.

Сашка посмотрел на Ула и понял, что Ул раздражает его куда больше Даниных носков. Сидит тут, понимаешь, сунув большие пальцы в карманы, и лицом просит кирпича. Сашка представил, как он бьет Ула в челюсть, а потом добавляет по шее ручкой саперки. Образ был настолько ярким, что Сашка испугался и, решив, что все произошло в действительности, схватил себя за запястье правой руки.

– Не мог бы ты провалиться? Я тебя ненавижу! – сказала кому-то Рина.

Сашка повернулся, пытаясь понять, кого она ненавидит, и убедился, что ненавидят его.

– Знаете, что этот тип делает? Отправляет мне координаты ДжиПиЭс! В последний раз притаскиваюсь чуть ли не в Митино, а там на гараже метровыми буквами: «Ты мне нужна!» Офигеть, как информативно! А так нельзя было сказать?

Сашка начал тихо кипеть. Теперь ему хотелось прибить ручкой саперки не только Ула. Выстраивалась уже целая очередь. Яра уткнулась лицом в согнутые колени.

– Тшшш! – прошептала она. – Вы что, не понимаете, что этот шар – болото? Мы тут все надышались! Не смотрите друг на друга! Закройте глаза! Эта гадость перехватывает сознание. Если будем смотреть, возненавидим и перестреляем друг друга.

Сашка закрыл глаза. Несколько секунд ему хотелось на кого-нибудь броситься, но он перетерпел, и ненависть постепенно погасла. Он сидел с закрытыми глазами и старался не дышать часто, потому что воздух в комнате с каждой секундой становился все более гнилостным, как в болоте.

Сашку атаковали кошмары: он видел тысячи трупов без кожи, самих себе роющих могилы. И над головой каждого – страшная призрачная фигура, окутанная бинтами. Руки у фигур короткие, но пальцы бесчисленны и, как корни, уходят в человеческие головы. Но тут эльбы перегнули палку. Образы были так жутки, что включилась защита сознания. Человек боится не страха вообще, не мирового зла, а маленького локального ужаса, вроде мухи, ползущей по открытому глазу мертвеца. Тут же все было слишком глобально, и сознание сумело справиться.

Тонкие нити, постепенно распадаясь, распространяли запах гниения.

Сашка сидел с закрытыми глазами. Почему говорят, что человек широк? Узок, невообразимо узок! Мал, как сигаретный огонек. Каждый вписывается в одну крошечную точку, в одну схему, в один подход к жизни, в одну-единственную манипуляцию, в маленькое «что-то». Каждый – огонек, движущийся куда-то, и весь вопрос только куда и не погаснет ли он по пути.

Рядом с Сашкой постоянно повторялся монотонный, тревожащий звук. Он никак не мог сообразить, что это. Не удержавшись, быстро приоткрыл один глаз. Витяра стучал зубами и непрерывно повторял «ва-ва-ва». В руке у Витяры был смятый ком пластилина, от которого он, не сознавая этого, откусывал кусочки.

Убедившись, что между ними нет нитей, Сашка протянул ногу и толкнул Витяру. Тот перестал повторять «ва-ва-ва» и, не открывая глаз, быстро и невнятно произнес сквозь пластилин:

– Да-да! Все плохо! Мне очень нужно сейчас в жизни какое-то маленькое чудо! Но не исключено, что после маленького чуда я захочу большое чудо, и лучше вообще не расслабляться.

Яра оторвала лицо от колен. Она подумала, что тишина опасна. Болото шепчет каждому свое. А когда звучит общая речь, отдельные мороки разрушаются, а общий образ эльбам подобрать трудно.

– Давайте говорить! О чем угодно! Только не друг о друге, чтобы не поссориться!

Брызнули уцелевшие стекла. В окно влетело несколько болтов. Один вонзился в паркет в полуметре от ноги Ула и, зацепив одну из нитей, осыпался вместе с ней. Еще одна из нитей вспыхнула, когда ее задело падающим стеклом.

– Три стрелка! Как раз четверка за вычетом ведьмы! Остальные выпасают на лестнице, – сказал Ул.

Рину атаковала поочередная ненависть к каждому, чей голос она слышала. Вспоминались все обиды с момента их знакомства. Списком всплывали, и так пугающе ясно, словно она всю жизнь только и делала, что их запоминала.

– А ты на мою шапку наступил, – сказала она Улу, вздрагивая от ненависти.

– Когда? – озадачился Ул.

– Месяца два назад! В пегасне! Я уронила шапку и смотрю: ты на ней стоишь! Я говорю: убери ногу, а ты несешь какую-то пургу!

– Не надо! – взмолилась Яра. – Рина, успокойся! Я же сказала: говорить о чем угодно, но ни к кому не обращаться!

– Я, Ярочка, и так спокойна! Даже не вспоминаю, что ты меня тачкой под колени толкнула, когда я Бинта шарахнула метлой! А его не метлой – его ломом надо! – мстительно сказала Рина.

Ощутив, что сама остановиться не сможет и ненависть натурально зашкаливает, она вцепилась зубами в рукав и стала, раскачиваясь, дергать его из стороны в сторону, как Гавр, терзающий старый ватник. Когда, успокоившись, Рина открыла глаза, то увидела, что Ул осторожно протягивает руку Яре, а она тянется к нему, но, увы… длины рук не хватало! Их разделяло не меньше метра, а сложное переплетение пульсирующих нитей мешало сократить расстояние.

«Правильно! Если любишь другого больше себя, то что в его поведении может тебя расстроить? Саможалению некуда просунуть свое свиное рыльце и заявить, что тебя обделили, недожалели, недообнимали, недоодарили! Хочу любить Сашку, как Яра любит Ула!» – подумала Рина, и сразу в ней все утихло и присмирело.

– На «Добрынинской» кто-нибудь был? – спросила она. – Там в районе первого вагона в мрамор вплавился наутилус.

– Кто?

– Моллюск с витой раковиной. Ему двести миллионов лет. И иглы от морских ежей там почти повсюду. Мелкая россыпь, похожая на гво́здики! А на «Библиотеке имени Ленина» – аммониты, морские лилии. В желтом мраморе у перехода – брюхоногий моллюск из палеозоя.

– Тоже мне, д-двести миллионов! Эльбам больше. Время у них давно с-схлопнулось! – проворчал Макс.

– А я вот недавно спор выиграла! – неожиданно сказала Наста. – Девушка там одна не знала, что в Москве есть чайки. Так я ее привела и носом в чаек ткнула. Прямо у Кремля чаек нашла.

Ничего больше Насте не вспомнилось, и заговорил Сашка. Недавно, отыскивая место где оставить для Рины очередное послание, он увидел на колонне «Китай-города», прямо в мраморе, два лица – мужское и женское. Сросшиеся половинками, неуловимо перетекавшие одно в другое, лица выражали крайнюю муку. Он долго стоял и не знал, что это – игра природы? Случайный рисунок мрамора? Потом из тоннеля вытянулся поезд, и Сашка, радуясь, что можно больше об этом не думать, вскочил в вагон.

И вот теперь он рассказал о лицах на колонне.

– А, знаю, есть такие лица… – сказал Ул. – Дополнительный проход в одну из резиденций ведьмарей. Но у них там чертовщина какая-то начала твориться, много бойцов погибло, и они ее забросили!