Возмутители глубин. Секретные операции советских подводных лодок в годы холодной войны - Николай Черкашин

Ни одному кораблю в мире не пришлось столкнуться с тем, что выпало на долю атомной подводной лодке К-219, ибо в мире не было более опасного корабля, чем тот, которым командовал капитан 2-го ранга Игорь Британов. Это был престранный гибрид ракетодрома и подводной лодки (как, впрочем, и все другие корабли подобного проекта), начиненный торпедами и ракетами, ядерными реакторами и атомными боеголовками. Помимо нескольких центнеров прессованного тротила и оружейного плутония, а также урановых стержней, то есть веществ взрывающихся и радиирующих, он нес в себе тонны серной и азотной кислот, тонны жутчайшего по своей едкой силе окислителя ракетного топлива — гептила Все, что было создано человеческой цивилизацией для устройства конца света, все это было плотно втиснуто, вбито в отсеки и закачано в баки, перевито трубопроводами высокого давления, кабелями мощных электротоков, магистралями перегретого пара да еще помещено с доброй сотней людей под многотонный пресс океана.

Корабль назывался подводным крейсером стратегического назначения К-219. Стратегическое назначение его состояло в том, чтобы в первые минуты весьма возможной войны выпустить по Вашингтону, Сан-Франциско, Детройту шестнадцать баллистических ракет с наименьшим подлетным временем Примерно такие же ракеты, только американские были нацелены на Москву, Киев, Севастополь из Турции, Германии и Великобритании. Собственно, из-за этого ракетоносцу Британова и пришлось крейсировать в Саргассовом море. Эго был ответный ход в дьявольских шахматах холодной войны. «Размещение ядерных ракет ближнего радиуса действия в Европе поставило советских стратегов в трудное положение, — свидетельствует американский аналитик — Впервые Кремль оказался в пределах досягаемости ядерного оружия, когда ракета могла достичь своей цели прежде, чем советские лидеры узнали бы о ее запуске. Чтобы компенсировать эту угрозу, Советский Союз послал свои подводные лодки с ядерными ракетами на борту курсировать в непосредственной близости от побережья Америки-. Советские лидеры полагали, что если обе столицы подвергнутся одинаковой угрозе уничтожения, то равновесие будет восстановлено».

На таком вот стратегическом фоне и разыгралась эта небывалая морская трагедия.

Сообщение ТАСС, как всегда в таких случаях, было обтекаемо и подловато:

«Сегодня утром, 3 октября, на советской атомной подводной лодке с баллистическими ракетами на борту в районе примерно тысяча километров северо-восточнее Бермудских островов в одном из отсеков произошел пожар-. На борту подводной лодки есть пострадавшие. Три человека погибли».

Можно было подумать, что имена этих трех составляют государственную тайну.

Не составляло никакой государственной тайны и то, что на подводном крейсере взорвалась ракетная шахта. О причинах взрыва спорят и по сей день. Но тогда командиру корабля было не до дебатов.

Оранжевый смертельный дым расползался по ракетному отсеку, похожему на колоннаду древнеегипетского храма. А гептил, по сути дела, концентрированная азотная кислота, пожирал абсолютно все на своем пути — медь, пластмассу, металл и самое главное — сталь других ракетных шахт и прочного корпуса со скоростью миллиметр в час.

Никто не знал, как бороться с такой напастью. Инструкции, составленные, казалось, на все случаи жизни, совершенно не предусматривали такого поворота событий. Взрыв топливного бака ракеты? Абсурд! Вероятность, близкая к нулю. Но ведь не зря говорят: и не заряженное ружье раз в год стреляет. Вот оно и пальнуло. С распространением смертельных паров стали бороться так же, как и с объемным пожаром, тем паче что в ракетном отсеке вскоре вспыхнуло пламя. Оба ракетных отсека загерметизировали, заглушили оба атомных реактора, за что пришлось заплатить жизнью матроса Сергея Преминина И, чтобы не рисковать больше остальными людьми, Британов приказал экипажу перейти на подошедший советский сухогруз «Красногвардейск», оставив на подводном крейсере только аварийную партию, да и то на светлое время суток.

Чтобы решиться на такой шаг, требовалось уже не воинское, а гражданское мужество, так как Британов вольно или невольно ставил себя под удар вполне возможного обвинения: «Не принял всех мер по борьбе за живучесть корабля». Ведь именно этого боялся командующий Черноморским флотом, вице-адмирал Пархоменко, когда держал до последнего момента на гибнущем линкоре «Новороссийск» почти полуторатысячный экипаж.

Тем не менее Британов сделал все возможное, чтобы спасти атомный подводный крейсер. Даже американские специалисты-подводники, не испытывая к своему бывшему противнику особых симпатий, признали, что капитан 2-го ранга Британов в аварийной ситуации действовал наилучшим образом. А уж им-то вторая версия катастрофы — срыв крышки ракетной шахты днищем атомарины «Аугусты» — была более чем известна.

Британова приняли в Америке как настоящего героя.

«Но не надо и идеализировать американцев, — напишут потом соавторы-американцы в триллере «Враждебные воды». — В данном случае их намерения более напоминали пиратство, чем спасательную операцию». Такая откровенность делает честь бывшему военно-морскому атташе США в Москве Петеру Хухтхаузену и его коллеге Роберту Алан-Уайту. Они честно поведали о том, как опасно маневрировала под водой вокруг К-219 американская атомная подлодка «Аугуста» и как она намеренно оборвала своим перископом буксирный трос, переброшенный с носа советской атомарины на корму «Красногвардейска». Они же признались и в том, что командир буксира ВМС США «Паутхэтэн» имел задачу — добиться согласия русских подводников на буксировку и оттащить тяжело раненную атомарину в ближайшую американскую базу. Не получив от Британова «добра», буксир стал дожидаться, когда моряки оставят свой обреченный корабль. Тогда К-219 превратится в бесхозное имущество и подлодку можно будет увести без особых международных проблем. Но пока на подводном крейсере оставался хоть человек, «Паутхэтэн» не имел права высаживать буксирную команду на чужой корабль. Один человек на нем и оставался — по ночам, когда аварийно-спасательную партию забирали с К-219 на «Красногвардейск», чтобы не подвергать людей излишнему риску. Человеком этим был капитан 2-го ранга Игорь Британов. Засунув пистолет в карман меховой «канадки», он до утра торчал на мостике, ловя на себе взгляды американских биноклей и перископов. Он охранял 15-ракетный атомный крейсер стратегического назначения с той же внешней невозмутимостью, с какой стерегут сторожа яблоневые сады от мальчишеских набегов. Разве что сады не угрожают жизни своих хозяев, а здесь «охраняемый объект» мог взорваться и затонуть в любую минуту.

Ночь, да не одну, наедине с тлеющей пороховой бочкой, с выгорающими изнутри ракетными отсеками — это круто. Но Игорь Британов выполнял свой командирский долг так, как это предписывали все воинские уставы, все рыцарские кодексы чести всех времен и народов. Это и о нем можно спеть, не кривя душой: «Комбат, ты сердце не прятал за спины солдат». Его матросы были в безопасности на «Красногвардейске». На чаше весов Фортуны была лишь одна жизнь — командира И если строгие судьи найдут толику вины Британова в роковом финале похода, то она, эта умозрительная вина, с лихвой искуплена теми его воистину боевыми дежурствами на мостике агонизирующего ядерного монстра.